Империя. Тихоокеанская война - Марков-Бабкин Владимир
А Москва их встретила собачьим холодом, бесконечными облаками и частыми дождями. Мерзко и противно. Маша никогда не любила Москву. Особенно осеннюю Москву. Грязь, грязь и грязь. Даже в Кремле и в Марфино. Но она, выросшая в Риме принцесса Иоланда Савойская, была вынуждена подстраиваться под державные обязанности царственного супруга, и Москву ей тоже приходилось терпеть. Благо, что после завоевания Османской империи столица фактически перенеслась в Константинополь, хотя сама Маша предпочитала Летний Императорский дворец в Новом Илионе на самом берегу Средиземного моря. Привычное море. Привычный климат. А не вот это вот всё…
Но, нет, нельзя давать окружающим возможность видеть её слабости. Пойдут потом пересуды, что пока император воюет на Дальнем Востоке, его августейшая супруга, которую он оставил «в Лавке» вместо себя, не смогла удержать всех в узде – двор, Думу и правительство, и потеряла хватку. А за пересудами начинается всегда и что-то большее. Выстраивание союзов элит против короны и всё такое прочее. Недовольных, льстиво заглядывающих монарху в глазки и держащих удавку за спиной, всегда хватало. Миша далеко, а война кончится не завтра. Пример Николая, вынужденного отречься от престола в пользу брата Михаила, тому пример. Хорошо хоть не расстреляли Ники в Екатеринбурге со всем семейством. Так что…
Нет, не будет этого!
Она кивнула церемониймейстеру. Тот чинно вышел в зал и торжественно объявил:
– Ее императорское величество Благословенная государыня Мария Викторовна, императрица-кесарисса Имперского Единства Российской и Восточной Римской Империй, императрица Всероссийская, императрица Ромейская, великая царица Армянская, царица Пальмирская, великая княгиня Финляндская и прочая, и прочая, и прочая!
Привычно произнесено на одном дыхании. Новый вдох:
– Его императорская царственность Багрянородный Александр Михайлович, наследник-цесаревич престола Имперского Единства Российской и Восточной Римской Империй, цесаревич Всероссийский, цесаревич ромейский, цесаревич Армянский, цесаревич Пальмирский и прочая, и прочая, и прочая!
Зазвучали фанфары, в звуках которых без труда можно было узнать прежний гимн «Боже, царя храни!» Двери распахнулись, и Маша величественно вошла в Андреевский зал. За ней шествовала княгиня Емец-Арвадская, которая торжественно несла на руках маленького наследника престола. Трехлетний цесаревич Александр крутился, как хотел, так что Маша заранее очень сочувствовала своей верной Натали. Удержать на троне трехлетнего активного мальчика, который ещё не понимает ни своей роли, ни значимости места и момента, но дико интересуется, куда делись его сестры и любимые игрушки, и, вообще, он с любопытством крутит головой, разглядывая всё великолепие главного зала России. Маша и Натали всерьез опасались, что Сашка испугается размеров зала, вспышек фотоаппаратов, стрёкота кинокамер и многих сотен незнакомых ему людей, которые стоят перед ним, пусть на удалении, но сплошной стеной. Так что риск определенного конфуза был. Но подданные должны были видеть своего цесаревича воочию. Да и Сашка не слишком уж буянил.
Зал был полон. Императрица обвела присутствующих взглядом, и лишь воспитанное годами самообладание не позволило ей глубоко и горько вздохнуть. Как же она устала. Вот уже два с половиной месяца идет Вторая Русско-японская война. Вот уже четыре месяца она не видела мужа и очень тосковала по нему. Лишь мокрая от её слез подушка в их с Мишей частной квартире. Его подушка…
Голос церемониймейстера вернул её в реальность:
– К внесению державных символов!
Торжественным шагом в зал вошла знамённая группа, неся два флага – красное российское Знамя Богородицы и багряное Знамя Единства.
Остановившись перед императрицей, знаменосцы синхронно и четко склонили флаги в державном приветствии высочайшей особы. Маша склонила голову, приветствуя знамёна.
Зазвучал современный официальный Гимн Империи. Бессмертная музыка Александрова, правда с другими словами. Но что это меняет?
Маша пела вместе со всеми, глядя в зал поверх знамён. Они словно отделяли её и сына от той массы «лучших людей города и державы», глядящей на них с тщательно скрываемой ненавистью, а на три трона кто с завистью, кто со страстным желанием на них усесться самому или посадить на него послушную марионетку, а самому оставаться сильным человеком за кулисами трона. Многие в этом зале подобострастно улыбались переполненные алчностью, пороками и прочим тщательно спрятанным непотребством.
Разумеется, Миша не мог пустить в бурное море свободы принятия решений свой парламент. На многих из них есть серьезный компромат, или у многих есть свой интерес, удовлетворение которого было в руках императора. Но, если Миша ослабнет и если они возомнят, что могут решать свои вопросы и без него, то…
Что ж, сегодня ей опять отдуваться за себя и за Мишу. Но сейчас было легче, чем тогда, в ту страшную осень 1918-го, когда царственный муж умирал от «американки», именуемой в том его будущем «испанским гриппом». В тот день она стремительным броском, оставив сына-наследника на Острове, рванула в Москву, давя безо всякой жалости мятеж в верхах. Она нашла правильных союзников, она смогла запугать компроматом кое-кого из ключевых заговорщиков, сумела заинтересовать колеблющихся. В общем, она победила тогда. Победила, чтобы потом, буквально через несколько часов, рыдать над телом почти умершего мужа. Рыдать и бесконечно молиться, умоляя Богородицу о чуде…
Наконец музыка стихла, и молодая императрица величественно заняла свой трон. Два трона были заняты, а центральный, императорский, оставался пустым. Царь изволил отсутствовать, несколько занятый войной и находясь в Ставке Верховного Главнокомандующего, командуя армией, авиацией и флотом, и возглавляя Государственный Комитет обороны.
Маше подали папку для оглашения присутствующим Высочайшего Слова от имени императора.
– Тронная речь его всесвятейшества и величия государя Михаила Александровича, императора-августа Имперского Единства России и Восточной Римской Империй, понтифика восточных церквей и защитника православия, императора и хранителя Конституции Всероссийского, императора и самодержца Ромейского, великого царя и самодержца Армянского, царя и самодержца Пальмирского, великого князя Финляндского и прочая, и прочая, и прочая!
Глубокий вдох.
– «Дамы и господа! Члены Государственного Совета и Государственной Думы Российской Империи! Открывая четвертую сессию русского парламента, обращаюсь к вам с тронной речью. Это был тяжёлый год. Под покровительством Пресвятой Богородицы и благодаря собственным усилиям смогли мы пережить без особых потерь, хотя и с большим напряжением сил, страшную засуху, охватившую многие наши земли. Не зря говорят, что Господь посылает нам испытания, чтобы проверить веру нашу в Него, чтобы сплотились мы между собой, стали единым целым. А еще говорят, что Господь Бог посылает людям только те испытания, которые они могут преодолеть.
Наш Великий Дом становится все более сильным и могущественным
Идёт справедливая война с Японией. Наши войска движутся вперед, мужественно преодолевая все трудности и являя всему миру примеры беспримерного героизма, рождая в нас чувство гордости за наших бойцов. Да, они – наши Герои. Находясь во главе армии и флота, я чувствую и знаю, какую народную любовь к нашим бойцам испытывают люди. Вагонами идут на Дальний Восток детские рисунки, письма от совершенно незнакомых людей – от седовласых стариков, от набравших мудрость женщин и мужчин, которые трудятся по всей Империи во имя нашей Победы. Письма, на которых стоит только один общий адрес: «Русскому солдату. Возвращайся с Победой». И я видел, как загорается тепло в глазах наших солдат и офицеров, когда почтальон вручает в случайном порядке эти письма, и получивший еще не знает, что там внутри и кто это письмо написал. Пишите! Я заверяю вас, что ни одно письмо не потеряется и тем более не пойдет на самокрутки. Бойцы носят их с собой, вместе с письмами из дома. И точно так перечитывают по многу раз».
