Друг и лейтенант Робина Гуда (СИ) - Овчинникова Анна Георгиевна
Брат Тук светился подобно полной луне, однако взгляды большинства лесных стрелков не потеряли своей настороженности.
— Я бы все-таки убрался отсюда, Робин, — буркнул Дик, трогая пальцем тетиву лука. — В Иствуде тоже есть церковь, священник которой любит золотишко не меньше здешнего…
— Нет. Мы сыграем свадьбу здесь и сейчас, — твердо заявил Локсли. — Марианна не отправится ни в какой Иствуд!
— Робин?
Быстро обернувшись, я увидел на пороге церкви маленькую кудрявую светловолосую девушку в таком же лиственном венке, какой красовался на голове Локсли.
Робин в два счета оказался у порога и подхватил девушку на руки.
— Джон, познакомься с моей невестой, Марианной. Марианна, это Маленький Джон.
Густо покраснев, невеста Робина Гуда подняла на меня голубые, как летнее небо, глаза.
Да, причетник был прав — ей уже подходило время рожать, но все равно она выглядела совсем девочкой. И, поймав взгляд, который бросил на свою невесту главарь аутло, я только сейчас до конца поверил — причетник не врал. Локсли действительно собирался сыграть сегодня свадьбу, даже если бы все стражники, наемники и аланы шерифа сорвались с цепи, чтобы этому помешать.
Глава двадцать первая
СВАДЬБА РОБИНА ГУДА
Церемония длилась недолго и была скомканной и неловкой. Священник старался не смотреть на живот невесты, но на его лице было ясно написано, что он обо всем этом думает. Однако вокруг полукругом стояли молчаливые, не склонные к шуткам стрелки, и, бросая на них быстрые опасливые взгляды, святой отец задал все положенные вопросы, на которые Марианна отвечала очень тихо, не поднимая глаз.
Едва прозвучали последние слова обряда и жених с невестой обменялись поцелуями, Робин подхватил молодую жену на руки и понес к выходу из церкви.
Вилл Статли сунул священнику горсть монет, и все мы вывалились следом за молодыми из затхлого полумрака в полыхающий над Шервудом многоцветный закат.
Всю дорогу от церкви до Оленьей Лощины Робин нес Марианну на руках. Не только потому, что ей трудно было бы идти в таком положении, но и потому, что обе ее ноги оказались перевязаны полосами холста. Только на левую ногу поверх повязки был надет истрепанный кожаный башмачок, сквозь повязку на правой проступала засохшая кровь.
От моего предложения посадить девушку на коня Робин наотрез отказался и даже не позволил никому помочь ему нести жену.
Мы медленно двигались к одному из самых глухих урочищ Шервуда, то по звериным тропам, то по бездорожью, где я с трудом проводил коня в поводу, и, наконец, после нескольких коротких остановок, очутились на поляне, на краю которой стоял шалаш, а в центре потрескивал костер.
За огнем присматривал какой-то незнакомый мне кряжистый темноволосый парень; при нашем появлении он молча встал, так же молча поклонился и принялся деловито сворачивать разложенный на траве чистый холст. Под холстом оказалось прикрытое от росы угощение — нарезанное мясо, хлеб, горшочки с душистым медом, корзинки со сладким печеньем, кувшины с молоком, яблоки, миски с вареными грибами…
— Джон, это Вольф, сын Дикона, — объяснил мне Локсли, опуская Марианну на развернутую Биллом Статли медвежью шкуру. — Вольф, это Джон Литтл.
Значит, сын Барсука наконец-то вернулся из Палестины! Я мог бы догадаться, откуда он явился, по одному темному загару, похожему на загар Ричарда Ли. Парень носил вытертую кожаную рубаху с остатками металлических блях, которая когда-то была бригандиной; у его пояса висел короткий меч.
Не успели мы с Вольфом как следует поприветствовать друг друга, как вся компания расселась у костра — и начался свадебный пир.
На этом пиршестве не подавали таких замысловатых блюд, какие украшали столы вице-графа или констебля ноттингемского замка, но я не променял бы его ни на какое другое. Дик Бентли все еще подозрительно на меня косился, зато остальные начисто выкинули из головы инцидент с западной тропой, и время как будто вернулось вспять, к безмятежному началу лета. Словно я никогда и не становился командиром наемников шерифа, а просто наведался в Ноттингем для одной из безрассудных разбойничьих эскапад — и в тот же вечер возвратился в Шервуд.
Вольные стрелки заставили меня рассказать еще раз о схватке с Гисборном и «яме Вегеция», а потом пошли наперебой похваляться своими подвигами, вести о которых я получал в основном от «другой стороны» — от ограбленных толстосумов, являвшихся с жалобами в Ноттингем.
Марианна ела мало и говорила еще меньше, но отвечала кивком и улыбкой на каждый тост, провозглашавшийся в честь молодых. И какая же улыбка была у этой малышки! Словно обрызганная росой ромашка распускала навстречу солнцу свои лепестки…
Так пропел Аллан-э-Дэйл в балладе, исполненной в честь невесты, и, хотя наш доморощенный менестрель, как обычно, взял половину неверных нот, его пение впервые показалось мне прекрасным. Я даже удержался от желания спросить, у кого он свистнул такие замечательные слова.
Брат Тук тоже был нынче в ударе, он так и сыпал мудростью древних вперемешку с застольными песенками вагантов, каким-то образом ухитряясь при этом не выходить за пределы благопристойности. А Вилл с Диком удерживались от полушутейных запальчивых ссор, которыми раньше часто развлекались во время трапез… Сам же Локсли не сводил глаз со своей кудрявой малютки, — Пресвятая Богородица, уж если этот брак не будет благословенным, значит, браков, заключенных на небесах, вообще не существует!
Мы начали пировать под закатным небом, а закончили — уже за полночь, при свете костра.
Когда сгустилась тьма, стало ясно, что Марианна очень устала. Робин несколько раз склонялся к жене и что-то тихо говорил ей на ухо, и, наконец, рука в руке, молодые встали, чтобы напоследок поклониться всей честной компании. Фриар Тук произнес напутственный невероятно замысловатый тост, Локсли подхватил Марианну на руки и под веселые крики понес в дальний конец поляны, к полускрытому в ветвях ракитника шалашу, их брачному чертогу.
Да, Марианне осталось носить ребенка от силы месяц, а то и меньше, поэтому первая брачная ночь Робина не могла быть такой же бурной, какой была моя, но, провожая пару глазами, я вдруг слегка позавидовал главарю разбойников. Что бы сказала Катарина, предложи я ей жить со мной в шалаше? В далеком… будущем и в моем прошлом, в двадцать первом веке, Ленка часто шутила на этот счет: «С милым рай и в шалаше — если милый атташе»…
Тряхнув головой, я вернулся в настоящее, на поляну, где ярко горел костер, смеялись вольные стрелки и Аллан тихо бренчал на арфе.
Я и сам не сознавал, как мне всего этого недоставало. Кажется, я уже целую вечность не дышал полной грудью и не говорил на нормальном английском языке, не следя за каждым своим словом: даже дома мне все время приходилось помнить о глазах и ушах слуг. Весь последний месяц я наслаждался бурным медовым месяцем с Катариной, настоящей кроватью с грудой подушек, роскошью жизни под крышей — но мало-помалу начинал забывать о роскоши просто быть самим собой.
