Маргарет Уэйс - Звёздные стражи
Командующий замедлил шаги. Казалось, каждый вдох дается ему с неимоверным трудом. Жестом Саган подозвал охранников. Джунгли кончились. Еще шаг, и они вышли на открытое, ничем не защищенное пространство.
Источник света был теперь перед ними.
Центурионы — люди бывалые, проверенные в битвах, и каждый в свое время проявлял героизм, отвагу, мужество, что и привлекло к ним внимание Командующего. Служа ему, они жертвовали всем: родиной, домом, семьей. Саган не допускал ни любви, ни привязанности, ни других чувств, которые бы отвлекали их, мешали выполнять обязанности. Центурионы вели суровую, спартанскую жизнь, потому что и начальник отказывал себе в комфорте, жил, как они. Внешне они были холодны, суровы и бесчувственны, как их повелитель. Известно, что Мидас прикосновением руки обращал все в золото. Саган обращал все и всех в сталь.
Тем не менее на представшее перед ними зрелище они смотрели глазами, полными слез.
Перед ними был Чертог из мунрита, одно из чудес вселенной. А вселенная даже не знала, что оно существует.
Мунрит, полудрагоценный камень, получил свое название, как считалось, из-за белого лунного цвета. В действительности термин происходил от его способности излучать преломленный лунный свет, чего, конечно, не замечали те, кто вставлял его в металлическую оправу.
Чертог стоял на открытом пространстве на вершине небольшого холма, возвышавшегося посреди джунглей, и представлял собой огромное природное образование из мунрита. Местные жители считали Чертог священным местом и, проявляя к нему почтение, обтесали острые края, округлили и отполировали столбы, созданные природой с помощью таких инструментов, как ветер и дождь.
Теперь это сооружение из огромного плоского камня, поддерживаемого ни много ни мало шестью десятками столбов, похожих на колонны неправильной формы, представляло собой всего лишь геологическую редкость. В лунные ночи красота Чертога поражала в самое сердце.
Камень как бы впитывал лунный свет, преломлял его и излучал. Похожее на храм сооружение светилось белым люминесцентным светом, исходящим как бы изнутри. Склоны холма, на котором стоял Чертог, покрывали уступы с выбитыми в них ступенями. У подножия холма, отступив на несколько метров, росли деревья — своего рода стражи, которые еще издали шелестели листвой, словно шепча молитвы.
Командующий долгим взглядом посмотрел на Чертог, потом обернулся, чтобы увидеть реакцию своей свиты. И тут же выражение их лиц, смягченное созерцанием чудесной красоты, стало вновь суровым. Слезы на глазах высохли, вздохи благоговения смолкли. Однако Саган сразу понял, что зрелище взволновало бывалых воинов. Как, впрочем, и его самого, хотя он всегда считал себя невосприимчивым к красоте. Лицо Сагана сделалось еще мрачнее.
Ему надо было идти одному.
Командующий начал взбираться по ступеням, вырубленным по склону холма. Красный плащ, в лучах чудесного света казавшийся черным, развевался у него за спиной. Охранники, пристыженные, поспешили следом, стараясь смотреть на Сагана, но глаза невольно устремлялись на светящийся храм.
Быстро поднявшись на вершину холма, центурионы подошли к столбам, колоннадой окружавшим просторный прямоугольной формы зал. Потолок из мунрита излучал серебристый свет, достаточно яркий, чтобы разглядеть линии на ладонях и шрамы на руках, свидетельствующие об участии в многочисленных битвах.
— Ждите здесь, — приказал Командующий. Пройдя между светящимися колоннами, он вошел в зал.
В дальнем конце его стояла женщина. Она была одета в белую длинную тунику с мягкими ниспадающими складками, перехваченную серебряным поясом. Чудесные светлые волосы, тоже напоминавшие свет луны, были распущены и блестящим потоком падали ей на плечи. Она стояла спиной к Сагану и, казалось, не замечала его, устремив взор в темноту ночи. Прозрачные облака, скользившие по небу в свете луны, серебристыми пятнами украшали небо.
Богиня-девственница серебристого светила, застигнутая в одиночестве в своем храме. Саган оглянулся, подумав, что его охранники вполне могут пасть на колени перед ней.
Она была хороша. Очень хороша. И как же хорошо знала его! Она подыгрывала ему, изображая Диану. Она — Диана, он — Марс. Но кем же был этот Марс, как не глупым, неотесанным, кровожадным служакой?
Саган скривил губы в горькой улыбке. «Да, Питер Роубс, бывший профессор-политолог, — подумал он, — эта женщина способна разрубить тебя на куски и накормить ими народ с серебряной ложки».
Командующий направился через зал к тому месту, где стояла женщина. Глухой звук шагов, отражаясь от каменного пола, эхом раздавался в тихом ночном воздухе.
Бледнее, чем лунный свет, женщина стояла неподвижно и не обернулась, когда он почти вплотную приблизился к ней. Легкий ночной ветерок, залетевший из джунглей, шевелил расшитый золотом край ее туники, развевал волосы.
— Леди Мейгри Морианна, — проговорил Дерек Саган.
Звук его голоса, резкий и неприятный, вызвал волнение среди обитателей джунглей. В ответ раздались вой и рычание, хлопанье крыльев, шелест листвы и скрип стволов. Охранники насторожились, взяли на изготовку оружие. Саган предостерегающе поднял руку, и они успокоились. Постепенно воцарилась тишина.
Не оборачиваясь, женщина ответила мягким голосом:
— Я — леди Мейгри Морианна.
— Леди Мейгри Морианна, по приказу революционного Конгресса Галактической демократической республики и в соответствии с его указом я беру вас под арест.
Наконец она повернулась к нему лицом. Возможно, она не сделала этого раньше просто потому, что ей требовалось время — набраться мужества. Глаза цвета моря под затянутым свинцовыми тучами небом устремились на него. Как осужденный на казнь знает, какой удар судьбы его ждет, но не может избежать его, так и Саган, собрав все свои силы, подавил боль в душе, вызванную ее взглядом, не дрогнув. Сделать это было уже нетрудно, потому что боль выжгла злоба, пламя которой он поддерживал целых семнадцать лет.
— В чем меня обвиняют, милорд?
— Обвинения многочисленны, миледи, и все караются смертью. Но главное заключается в пособничестве и подстрекательстве людей, спасших от смерти отпрыска семьи, чьи преступления против народа неисчислимы.
— Новорожденный ребенок! — На бледном, без кровинки лице Мейгри выделялись серые, потемневшие от волнения глаза. — В ту ночь вы бы убили младенца, как убили его мать. Как убили моего короля.
— Я не воюю с детьми! Вы знаете истинную причину моих действий в ту ночь…
Ее ресницы дрогнули, взгляд стал нерешительным. Саган заметил сомнение — это слабое место в ее обороне. Но он был слишком захвачен собственной злобой, слишком настойчиво стремился упрочить стены своей крепости, чтобы теперь воспользоваться промахом врага. Много времени пройдет, прежде чем он вспомнит об этом ее просчете и поймет всю его важность.
