Джеффри Лорд - Ричард Блейд, странник
Люди Таргала, однако, не испытывали мистического ужаса перед огнем. В их обществе, как и на Земле, существовало множество профессий, связанных с горнами, печами и кострами; все эти мастера проходили долгое и тщательное обучение, и труд их оплачивался хорошо. Еще бы! Ведь им приходилось терпеть массу неудобств, чтобы обеспечить соплеменников металлическими изделиями, стеклянной посудой, обожженными горшками и горячей пищей! Им приходилось жить в домах из мертвого камня при своих мастерских либо добираться к ним из города; им надо было соблюдать величайшую осторожность в работе и в оба глаза следить за своими учениками; наконец, не всякая женщина согласилась бы разделить их нелегкую судьбу полуотверженных — правда, весьма уважаемых и нужных специалистов. Тем не менее таргальцы с разумной осторожностью использовали огонь, ибо он являлся таким же необходимым элементом цивилизации, как колесо, культурные злаки, домашние животные и крыша над головой.
Что касается карваров, то огонь был для них просто непривычен. В бедной кислородом Римпаде не мог бы, пожалуй, понастоящему воспламениться и бензин; древесина и уголь там не столько горели, сколько тлели. Буйное, ослепительное и жаркое пламя являлось для зеленокожих столь же непонятной, ужасающей и разрушительной стихией, как раскаленная лава, выплеснутая вулканическим кратером, как яростная волна цунами или многофутовый пласт льда, внезапно сковавший океан. Вдобавок эта стихия была порождением Среднего Мира, дитем жидкого воздуха, которым они могли дышать не более пяти-шести часов: затем их кровь перенасыщалась кислородом и наступало отравление.
Но никакая культура не может развиваться без огня, и карвары не составляли исключения. Они питались сырым мясом и вполне бы обошлись без кухонь, глиняных горшков, стеклянной посуды, свечей, золотых украшений и фейерверков, но им был нужен металл — для оружия и прочих вещей, которые должны иметь надлежащую прочность, долговечность и остроту. И они решили эту проблему самым рациональным и естественным путем — с их точки зрения, разумеется: отвоевали несколько частиц Раннара, населив их подневольными существами, которые умели обращаться с огнем. Поскольку же со временем можно привыкнуть ко всему — даже к тому, что еще вчера казалось таинственным и ужасным, — то Блейд не сомневался, что кое-кто из безносых уже относится к огню вполне терпимо. Например, тот же Тосс’от, надсмотрщик Коготь, который первым приветствовал его и Ханка в Акка’Ранзоре! Этот карвар с алым крючком на груди, надзиравший над всеми узниками, не боялся огня, а значит, мог при случае натянуть арбалет и послать в любой из городов Среднего Мира стрелу с пылающим пучком пакли на острие. Так что опасения Ханка и капитана Ронтара отнюдь не являлись игрой воображения.
Иногда Блейд, раз за разом обрушивая молот на раскаленные полосы железа, пытался обнаружить корни своей иррациональной ненависти к карварам. Странно! До сих пор он был уверен, что не страдает антропоцентризмом! Четырехрукие катразские хадры не являлись людьми, но он относился к ним с симпатией… как и к примитивным племенам, встреченным в Уркхе и в Брегге… Пожалуй, лишь гобуины, чудовищные стражи Джедда, вызывали у него неприязнь, поскольку были такими же отвратительными и жестокими, как карвары. Неприязнь, но не ненависть! Они были слишком глупы, чтобы их ненавидеть!
Возможно, в этом-то и кроется причина? В том, что он видит в карварах равный человеческому, но злонамеренный разум? Или же его чувства подогревают их гастрономические пристрастия? Они и в самом деле использовали людей как скотину, которую можно заставить работать, а можно и пустить на убой…
Блейду, однако, казалось, что существует какой-то иной повод для столь активного неприятия карваров. Рядом с ними он ощущал какое-то странное напряжение, какое-то давление, возникающее где-то в глубине — в разуме?.. в душе?.. в сердце?.. — заставлявшее его едва ли не передергиваться всем телом. Припомнив свои ощущения от прежних встреч с зеленокожими, он решил, что именно это послужило причиной ярости, с которой он дрался в Урпате и в сарпатском форту. Не исключалось, что в последнем случае виновны и чары старца Ирнота, но на него, на Ричарда Блейда, они подействовали сильнее, чем на прочих бойцов Арколы. Странно! Странно и то, что во время первого контакта с безносыми — месяц назад, на плоту — он не испытывал к ним особой ненависти. По крайней мере поначалу, уточнил Блейд. Они были противниками, обычными противниками, с которыми он сражался и которых убил — но сделал это с холодным сердцем. Во всяком случае, гнев не помешал ему точно рассчитать все свои действия во время той схватки…
Наконец, после долгих размышлений, Блейду стало казаться, что ненависть его сродни наведенному магнетизму: она слабела, когда он не видел безносых, и вновь вспыхивала яростным пламенем в их присутствии. Может быть, на самом деле карвары ненавидели людей, а его собственные ощущения являлись лишь отблеском тех черных чувств, которые нижняя раса питала к верхней? Он знал, что одарен ментальным талантом — не очень большим, но все же позволявшим работать с телепортатором и другими приборами с мысленным управлением; возможно, эта способность позволяет в какой-то степени улавливать мысли карваров? Даже не мысли, а эмоциональный настрой, эмпатические переживания?
Наверняка беседа по душам с одним из надсмотрщиков — с тем же Когтем, например, — прояснила бы многое, но на это рассчитывать не приходилось. К тому же такая беседа предполагала владение языком, а люди не знали наречия карваров. Понаблюдав за зеленокожими, Блейд начал сомневаться, что у них вообще существует развитый устный язык. Они обменивались жестами, испускали шипение, скрип, скрежет — звуки, совершенно недоступные для человеческого горла, и слишком краткие, чтобы их можно было счесть настоящей речью. И все же они отлично понимали друг друга! И Блейд, со скрежетом зубовным наблюдая за зеленокожими, начал догадываться, что эта раса владеет сверхчувственным даром, столь редким среди людей. Правда, у грубых воинов и надсмотрщиков ин проявлялся не слишком заметным образом.
Иногда эти наблюдения и раздумья Блейда прерывались другими мыслями. Он то горевал о вновь утраченном таллахском мече, то вспоминал лицо и жаркие объятия Дионы; ему хотелось бы вновь увидеть свою зеленоглазую подружку. Временами он вел долгие беседы с Ханком, стараясь поддержать в нем бодрость духа. Джарат страстно мечтал о побеге, Блейд же относился к такой возможности более спокойно, так как нераскрытые тайны Нижнего Мира влекли его не меньше, чем губы и тело Дионы. В конечном счете странник решил, что ему нечего жаловаться на судьбу: он хотел попасть в Акка’Ранзор, и он туда попал.
