Юрий Никитин - Святой Грааль
Он оглянулся на калику, тот кивнул с угрюмым видом, подтверждая страшную догадку. Веки срезали, чтобы жертва не закрыла глаза, чтобы истязаемый видел адские муки своих товарищей. Кожа на их лицах была содрана, выпукло на сыром красном мясе выступали зеленоватые жилы, тугие желваки, а сквозь раны в щеке белели зубы. Тучи мух облепляли тела, жадно сосали кровь и сукровицу. У всех троих были вырезаны срамные уды, одному их заткнули в рот. У двоих распороли животы, натолкали камней и комьев земли. Сизые внутренности лежали на траве.
Внезапно Томасу почудился стон. Он дернулся, подпрыгнул, в страхе оглянулся на Олега. Тот кивнул снова:
— Крайний жив... Ему выкололи глаза, выбили зубы, пробили уши, перерезали сухожилия на руках и ногах, но жизнь оставили.
— Как он может еще жить? — прошептал Томас в суеверном ужасе. — Как может это... такое жить?
— Человек очень вынослив, на беду. Или на счастье.
Томас, еще не веря, спрятал меч в ножны, выхватил с пояса мизерикордию: «кинжал милосердия» — тонкий нож с узким длинным лезвием, которым добивали раненых рыцарей через прорезь забрала. Отворачивая лицо от жалости и отвращения, вонзил лезвие в пустую глазницу, распугав мух, тело дернулось, издало страшный крик, в раскрытом рту затрепетал залитый кровью обрезок языка.
Едва не плача, бледный, со вставшими дыбом волосами, он быстро вонзил узкое лезвие в головы двух оставшихся, причем не смог ударить в уцелевшие глаза, всадил мизерикордию в висок. Всякий раз тела чуть содрогались, лишь затем к ним нисходило освобождение от мук.
Олег смотрел пристально, его обычно зеленые, как молодая трава, глаза были темными как ночь:
— Ну?.. Легче убивать через узкую щель забрала? Когда не видишь, кого убиваешь?
Томас как в забытьи взобрался на коня, ответил сиплым от страдания голосом:
— Понимаю, сэр калика... Потому наша святейшая церковь и пытается запретить на войне пользоваться луком, особенно арбалетом. Дважды объявляла эдиктом, что арбалет — изобретение дьявола. Ведь из арбалета можно убивать, вообще не глядя противнику в глаза!
— Арбалет — это прогресс! Церковь права: если нельзя воспрепятствовать убийствам вовсе, то надо хотя бы сделать убийства делом трудным. Обязательно глядя друг другу в глаза...
Он умолк, привстал на стременах, зорко оглядывая окрестности. Томас молчал, старался не оглядываться на изуродованные тела. Калика приложил ладонь козырьком ко лбу, зеленые глаза поблескивали в тени странными искорками. Томас косился, чувствуя тревожное напряжение. Калика мало чем напоминал того изнуренного постами и самоистязаниями отшельника, которого догнал и защитил от свирепых псов. И совсем не напоминал покорного раба, каким был в каменоломне... В то же время вроде бы ничего не изменилось, только нарастил жилистого мяса — так же немногословен, словно живет и в этом и в другом мире, даже отвечает невпопад. Но, ведомый чувством дружбы, взял в свои руки поиск чаши, украденной Горвелем, хотя что, кроме неприятностей, приносит ему лично? Или калика на их далекой Руси нечто вроде странствующего рыцаря? Увидел кого-то в беде — помоги?
Олег тронул коня, молча поехал в сторону далеких зеленых холмов. Томас оглянулся на распростертые тела:
— Предать бы земле... Заупокойную? Я знаю несколько слов по-латыни... Лаудетур Езус Кристос...
— Аминь, — закончил Олег. — Забываешь, что вера твоего Христа еще не подмяла под свой зад весь мир! Эти люди могут быть огнепоклонниками.
Над головами уже веяло ветерком от огромных крыльев и смрадом — появились орлы-могильники. Целая стая кружила, ждала ухода людей. Чачар вздрагивала, наконец услала коня далеко вперед, там пугливо поджидала мужчин.
Томас связал захваченных лошадей одной веревкой, еще раз распределил груз. Чачар теперь в страхе всматривалась в любой колыхнувшийся куст и вслушивалась в разные звуки, без которых не живет степь. Издали донесся заунывный крик шакала, с другой стороны долины ответил тоскливый вопль, полный разочарования и бессильной злости.
Олег прислушался, буркнул:
— Дурачье... Какие копьеносцы?
— Что-что? — не понял Томас.
— Спрашивает, не встречал ли двух франков, которые убили четверых копьеносцев. Другой дурень ответил, что не видел даже следов.
Томас посмотрел на калику с плохо скрытым страхом:
— Что значит святость... Пещерная ученость, хотел сказать! Встречал монаха, который ругался на двенадцати языках, а теперь вот... гм... человека, что понимает шакалье...
— Какие шакалы? Это разбойники перекликаются.
У калики был такой будничный вид, что Томас переспросил ошарашенно:
— Раз...бойники?
— Они, родимые! Нас ищут.
Чачар смотрела на мужчин с надеждой, и Томас гордо расправил плечи, надменно похлопал по рукояти меча:
— Кто ищет, пусть найдет.
Глава 11
Воздух накалился, струился как песок. Томас сидел на коне в своих едва не плавящихся доспехах, наконец, глядя на полуголого калику, содрал их с себя, но большого облегчения не получил. Особенно страдали от зноя кони, и Томас, знакомый с бытом местных кочевых племен, предложил:
— Можно ехать ночами! Дорога ровная, мы не в лесу, не в горах. Едь хоть с закрытыми глазами — о дерево морду не расшибешь. Ночи яркие, полнолуние, а луна здесь огромная — на полнеба! Я раньше думал, что одна луна и здесь, и над Британией, но теперь своими глазами увидел, что вовсе нет. Здесь даже звезды крупнее и ярче!
Олег не спорил, а Чачар даже завизжала от восторга. Она страдала не только от жары: как и все обливаясь потом, обнюхивалась брезгливо, стремглав неслась к любому ручью, обгоняя мужчин, стирала и перестирывала одежку, подвязывала к поясу пучки травы, что должны были отбивать или хотя бы поглощать дурные запахи распаренного тела.
Олег усмехнулся, смолчал. Среди ночи он загасил костер, безжалостно разбудил обоих:
— Вы сами этого хотели!
Поднялись, проклиная бесчувственного паломника, кое-как оседлали коней и отправились по ночному холоду. Над головами выгибался огромный темный купол с густыми россыпями звезд.
Крупная луна светила как фонарь из промасленной бумаги. На земле различался самый крохотный камешек, любая малая травинка. Томас с удивлением увидел, что не они додумались первыми: по степи шмыгали ящерицы, важно бродили и щипали траву черепахи, дорогу пересекла колонна крупных черных муравьев: пользуясь прохладой, бережно переносили нежные молочно-белые куколки — завернутых в тончайший шелк своих детей, ибо знойное солнце явно сожгло бы их беззащитные тельца.
Томас даже остановился, пропуская колонну, и Олег смотрел на рыцаря с удивлением, словно увидел заново: в блестящих доспехах Томас был похож на огромного муравья, как сами муравьи казались крохотными рыцарями.
