Александр Ломм - Ночной орёл
— Все! Пошли, Ветушка!
Кожин выключил в комнате свет, поднял затемнение и настежь распахнул окно.
Заметно припадая на больную ногу, он взобрался на подоконник и протянул девушке руку.
— Давай, Ветушка, не робей!
— Мы будем прыгать, Иван?
— Что-то в этом роде. Не бойся, целы будем!
— Значит, ты все-таки умеешь?
— Молчи! Конечно, умею!
— Ты необыкновенный человек, Иван! Ивета легко вскочила на подоконник. Кожин подхватил ее на руки и шепнул:
— Держись за меня крепче!
Она обхватила его руками за шею. Он услышал, как неистово бьется ее сердце.
Оттолкнувшись от подоконника, он решительно прыгнул вниз.
«Лететь!» — приказал он себе, хотя и знал, что с такой ношей вряд ли сможет полететь.
Однако чудесные антигравы послушно сработали, и Кожин с Иветой на руках мягко приземлился на газоне.
Поставив девушку на ноги, Кожин сказал:
— Слушай внимательно, Ветушка! Беги сейчас домой и скажи матери, чтобы она немедленно уезжала куда-нибудь подальше. Немедленно! Через час уже может быть поздно. О Владике позаботится Влах. Так матери и скажи. Владик в безопасности, ему ничего не угрожает. Сама после этого беги по такому вот адресу — улица Остравская, дом пять, Ян Митковский. Это тот самый горбатый пастушок, который приходил к Влаху. Расскажешь Митковскому обо всем. Он поможет тебе добраться до партизанского лагеря. Можешь ему верить. Все поняла?
— Все, Иван. А как же ты?
— Обо мне не волнуйся. Я бы пошел с тобой, если бы не нога. А так боюсь, что долго шагать не смогу. Но ничего, у меня есть другое средство передвижения. Повтори адрес!
— Остравская, пять, Ян Митковский. Мы увидимся, Иван?
— Увидимся. Скоро!.. Ну, беги! Только не по улицам! Если можно, дворами и переулками. Есть тут ход?
— Есть!.. Иван… поцелуй меня!
Он быстро обнял ее и поцеловал.
— Беги, Ветушка, беги! В отряде встретимся! Ивета птицей помчалась по аллее и скрылась за темной будкой садовника.
Еще несколько минут Кожин постоял перед темным зданием больницы. Вокруг царила гробовая тишина. Маленький городок рано отходил ко сну.
4
В душе у Кожина боролись два противоречивых чувства — желание немедленно скрыться, улететь на поиски своих и жгучая жажда мести.
Подлец Майер заслуживает смерти. Предательство нельзя оставлять безнаказанным.
Но имеет ли Кожин право совершать именно теперь этот акт справедливого возмездия? Ивета еще в городке и выберется из него не скоро. Что, если убийство Майера вызовет переполох и помешает Ивете скрыться? Ему, Кожину, бояться нечего.
Он сделает свое дело и улетит. А кроме того, доктор Коринта, над которым и без того уже нависла угроза из-за смерти Крафта.
Колебания Кожина были прерваны стуком тяжелых кованых сапог. Это возвращался после ужина штабс-фельдфебель. Выглянув из-за угла и различив в темноте огромную фигуру немца в каске, направлявшегося от ворот ко входу в больницу, Кожин, не раздумывая, вновь поднялся к только что оставленному окну. Войдя в кабинет, где сидел связанный Майер, он опустил затемнение и включил свет.
Толстяк со свистом втягивал воздух носом и ворочал налитыми кровью глазами. Лицо его посинело. Он явно задыхался. Увидев, что русский диверсант вернулся, он задергался на стуле и замычал.
Кожин показал ему пистолет:
— Цыц! Замри!
Толстяк скорчился и затих, продолжая лишь с натугой сопеть носом.
Кожин, прихрамывая, подошел к столу, быстро нашел чистый лист бумаги и крупным, размашистым почерком написал:
«Это сделал Ночной Орел. Смерть фашистам и предателям!»
Одернув на себе гимнастерку и держа в одной руке лист бумаги, в другой — пистолет, он торжественно приблизился к Майеру.
Толстяк снова замычал и отчаянно завертел головой. Он понял, что наступил конец.
Об этом красноречиво говорили холодные, неумолимые глаза русского парня.
За дверьми в коридоре загрохотали подкованные сапоги. Медлить было нельзя.
Чуть-чуть приподняв пистолет, Кожин дважды нажал спуск.
Выстрелы гулко прозвучали в тихом здании и разом всполошили немцев. Кованые сапоги загремели в тяжелом беге, где-то захлопали двери, послышались крики ужаса.
Кожин бросил на колени обвисшему Майеру приготовленный лист, выключил свет, рывком сдернул с окна плотную бумагу затемнения и перемахнул через подоконник.
Словно оттолкнувшись от невидимой пружинистой сетки, он, не долетев до земли, сразу пошел вверх.
Десять… двадцать… пятьдесят метров. Выше, выше, еще выше!..
Набрав высоту метров в двести, Кожин глянул вниз. В темноте возле здания больницы мелькали огоньки, метались темные силуэты, слышались крики людей и треск моторов.
«Быстро они подоспели! — подумал Кожин. — Теперь бы в них парочку гранат для полноты впечатления! Не так бы еще забегали!»
Сержант покрепче нахлобучил шапку и снова стал набирать высоту. Вскоре городок К-ов пропал в непроглядной тьме.
5
Лес, лес, бесконечный лес… Черным, угрюмо шелестящим покровом он стелется по склонам гор, по глубоким лощинам и кажется повсюду одинаково плотным и безлюдным.
Кожин долго кружил над обширным районом, где по сведениям, полученным от Влаха, должен был находиться лагерь партизанского отряда. В непроглядной ночной тьме все ели-валось в однообразный хаос, в котором невозможно было различить ни малейших ориентиров. То поднимаясь к самым тучам, то проносясь над безмолвными верхушками деревьев, Кожин обследовал десятки мест — и все напрасно. Под ними были глушь и полное безлюдье.
Он измучился, продрог и давно уже чувствовал зверский голод. Медленные подъемы на высоту и резкие переходы на бреющий полет вконец измотали его. Он уже решил приземлиться посреди леса и где-нибудь на дереве дождаться утра, но вдруг заметил внизу матово сверкнувшую полоску. Снизившись, услышал плеск воды. Ручей!
Вспомнилось, как Влах говорил, что скала, у подножия которой расположена партизанская база, омывается ручьем. Только куда теперь направиться — вниз по ручью или вверх? Придется сделать и то и другое. Впрочем, не исключено, что это вообще не тот ручей…
Приземлившись, Кожин попил из ручья, несколько минут отдохнул, а потом прямо с земли снова стал набирать высоту. Но на очень большой разгон у него не хватило сил. Он летел медленно, стараясь не потерять ручей из виду.
Горный поток причудливо петлял, набирая лишние километры, но Кожин упорно держался его русла.
Через полчаса под ним показался могучий утес, смутно сереющий на фоне черного лесного массива. Ручей огибал скалу почти замкнутой петлей. Сердце Кожина радостно забилось. Влах именно так описывал положение скалы.
