Андре Олдмен - Заговор теней
Не следует, однако, прыгать через ров прежде лошади, одернул себя вельможа. Всему свой черед, и пока Совет не передал ему власть, он будет добросовестно играть роль советника раджуба, преданного и услужливого.
— Пора, — повторил вазам, снова кланяясь Астрель, — отправимся в шатер и займем места, нам подобающие.
Надеюсь, ненадолго.
И они, разойдясь, двинулись каждый в сопровождении своей свиты через мраморное кружево залов — навстречу судьбе.
* * *— Ты должен поносить меня последними словами!
— Это еще зачем?
— Таков обычай. Надо, чтобы все думали, что ты ненавидишь анупр. Тем более в день Халипуджи, когда вход в город нашей сестре вообще заказан. Делай вид, что привел меня силой.
Конан сердито сплюнул на политую розовой водой мостовую. На них и так таращились все эти расфуфыренные гадхарцы и гадхарки с раскрашенными лбами и золотыми колечками в ноздрях. Нет, конечно, и в хайборийских королевствах мужчины иногда красили зубы, часто носили в ушах серьги, браслеты на запястьях и перстни на пальцах. Но куда было какому-нибудь аквилонскому моднику до вендийского франта! Здешние мужчины, пожалуй, могли легко перещеголять своих жен обилием побрякушек, пышностью одежд, а уж томностью манер — и подавно.
Шагая среди гудящей толпы, варвар едва сдерживал желание врезать какому-нибудь ротозею по желто-сине-красным скалящимся зубам. Он и сам был объектом праздного любопытства, а тут еще Ка в своей дурацкой маске, полученной в Аккасаре взамен канувшей в водопаде. Шею девушки охватывала веревочная петля — "небесный супруг" вел свою нареченную на аркане, как требовал того обычай.
— Ну пожалуйста, о победитель демонов, ругай меня! — услышал он снова приглушенный, полный мольбы голос вендийки.
— Ничтожное создание, — буркнул Конан, — несчастная уродина…
— Еще! И громче!
— Твоей гнусной мордой можно пугать Детей. Ты достойна обитать в выгребной яме. Ты глупа, как… как пустой кокосовый орех.
Встречные, заслышав его слова, одобрительно кивали, какой-то толстый коротышка даже плюнул в сторону ану-пры.
— Еще!
— Послушай, я уже выдохся.
— До шатра совсем недалеко.
— Ладно, будь по-твоему, кривобокая, коротконогая, плос-кобрюхая дочь кастрата!
— Ну уж нет! — обиженно вскричала Ка Фрей. — Не говори плохо о моем животе! Вовсе он не плоский, а очень даже кругленький и аппетитный…
Так, переругиваясь, они достигли главной площади, куда вливались прямые чистые улицы. Мостовая здесь была усыпана белым песком. По мере приближения к площади толпа стихала, люди шли чинно, опустив головы и негромко переговариваясь.
Обогнув угол последнего здания, Конан и девушка оказались напротив длинной стены яркой ткани, над которой реял, надуваемый ветром, огромный матерчатый купол. Гигантский шатер занимал почти все пространство площади, и все же за ним хорошо были видны рыжие склоны холма с чернеющими наверху шпилями храма Хали.
Толпа втекала сквозь раздвинутый полог, более похожий на городские ворота, — в цветную тень, под сень ярких узоров, пронизанных солнечными лучами. Колышущиеся стены отгораживали теперь людей цветением причудливых красок от остального мира.
Вошедших было много, очень много, и все же в сухом воздухе царила почти полная тишина. Улыбаясь, гадхарцы рассаживались прямо на белом песке: никакой спешки, никаких резких движений. Они сошлись сюда лицезреть таинство и готовились к нему подобающим образом.
Не слыша своих шагов по мягкому песку, вздымая сапогами легкие белые вихри, киммериец двигался туда, где посреди покрытого тентом двора стоял настоящий матерчатый дворец с синими стенами, украшенными красно-золотыми узорами. По обе стороны сооружения высились два других, поменьше, оба черные, унизанные серебряными блестками, как ночное звездное небо.
У входа в синий шатер стояли два стража с круглыми щитами и чиновник с вощеной дощечкой и стилем в руках. Тех, кто желал попасть внутрь, он спрашивал о надобности, которая привела, и о подарках, принесенных раджубу.
Надобность у варвара нашлась, с подарками вышло некоторое затруднение. Когда чиновник, с любопытством поглядывая на его необычную одежду, осведомился, зачем млеччх желает предстать пред очами повелителя Гадхары, киммериец дернул веревку и проворчал:
— Желаю взять в жены эту девчонку.
— Имя?
— Ее?
— У анупр нет имен, млеччх. Я желаю знать, как зовут тебя.
— Конан.
— Ты дваждырожденный?
— Да.
— А где твой священный шнур?
— Я его потерял.
— Чем докажешь свое право?
Конан насупился. Метод, которым он привык завоевывать свои права, тут явно не годился. Поэтому пришлось продолжить объяснения.
— Слушай, уважаемый, — сказал варвар как можно мягче, — в день Калипуджи каждый имеет право попытать счастья занять место Одноногого Синга, так?
— Да, таков обычай.
— Ну вот.
Чиновник удивленно поднял брови, ожидая продолжения.
Мысленно проклиная тупость вендийцев, Конан пояснил:
— Моя победа в состязаниях станет лучшим доказательством моей избранности, тогда я смогу взять в жены хоть беса лысого. Если пожелаю. А мое мудрое правление в те три дня, что я просижу на престоле вашей страны, будет лучшим подарком раджубу.
Чиновник разинул рот и машинально что-то чиркнул своим стилом. Киммериец не стал дожидаться, пока писака вникнет во все тонкости его аргументации, и прошел мимо стражников, не ставших ему препятствовать.
Он ожидал увидеть наконец раджуба на троне, в окружении приближенных, но внутри синего шатра оказался еще один, желтый, совсем небольшой. Вокруг него на песке, поджав ноги, сидели те, кто явился докучать повелителю и просить его милости.
Появился давешний писарь, задернул входной полог и, проходя мимо присевших киммерийца и девушки, буркнул: "Вы последние". Заглядывая в дощечку, принялся выкликать имена. Потянулось ожидание: два десятка мужчин и женщин побывали в желтом шатре, прежде чем очередь дошла до Конана.
Когда киммериец и его спутница вступили под золотистый полог, взглядам их предстала величественная картина. Посреди шатра возвышался помост, на котором в резном кресле восседал сам властитель Гадхары, длинноносый старик в пурпурной мантии, с золотым обручем на седых кудрях. Трон был искусно вырезан из белой кости, опоры его изображали слоновьи ноги, поручни — хоботы этих животных. Лицо раджуба было уныло.
Перед возвышением застыли воины дворцовой гвардии: вооруженные до зубов пуджары с лохматыми бородами, в сине-желтых кафтанах, затянутых алыми кушаками. Их тюрбаны, высотой в пару локтей, напоминали крепостные башни, из складок материи торчали рукоятки кинжалов. Спереди на тюрбанах сверкали вырезанные из стали символы пуджаров: голова кобры и полумесяц, а сверху были нанизаны, как кольца на палец, острозаточенные чакры. Все воины, как один, в такт двигали челюстями: жевали амок — траву силы.
