Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Сердце Мира (СИ) - Соловьёва Яна

Вожди-близнецы обменялись сложной последовательностью хлопков ладонями и тычков локтями. Первый торжественно указал своим клонам на Иорвета, и их руки молитвенно взметнулись к небу. Несколькими фразами на своём языке вожди заставили толпу отхлынуть и приглашающими жестами позвали нас за собой.

По дороге я оглядывалась по сторонам. Внутри частокола расположились несколько хозяйственных построек и пара длинных деревянных бараков — перед каждым сновали хлопочущие вокруг костров женщины. Нас вели к бревенчатой, с крытой тростником крышей хижине в центре. Дверь отворилась, в нос ударил душный запах масел, и мы застыли в изумлении: все стены просторной комнаты дома от пола до потолка были обклеены плакатами, с которых на нас смотрели сотни грубо нарисованных, но оттого не менее узнаваемых одноглазых свирепых лиц Иорвета с надписями «Разыскивается». У дальней стены на заставленном горящими масляными лампадами столе разместился ещё один портрет, сделанный из того же плаката, наклеенного на доску. Облокотившись на этот импровизированный алтарь, спиной к нам стоял человек в бурой монашеской рясе, подвязанной верёвкой.

— Жрец, Мессия с неба сошёл! — торжественно обратился к нему один из близнецов.

Человек повернулся, из-под капюшона выглянуло подвижное, как у хорька, но вполне нордлинговое лицо с хитрым прищуром. Глаза расширились, человек замер.

— Каикуму! Тогонга! Вахити! Наш час пришёл! — возопил вдруг он, вскинув руки. Близнецы радостно поддержали. — Завтра тот самый день! Готовьтесь!

Троица посовещалась, и Каикуму — тот вождь, что привел нас — указал на меня рукой.

— Женщина. Ведьма, — проговорил он недовольно.

— Я разберусь, что с ней делать, — ворчливо сказал жрец и замахал кистями рук в сторону выхода, выпроваживая братьев. — И позову вас.

Вожди, ещё раз сверкнув на Иорвета зубастыми улыбками, вышли. Жрец оперся руками на стол. Плечи его поникли, вся фигура обмякла. Он медленно обернулся к Иорвету:

— И на кой же хрен, скажи мне, долбаный мессия, ты сюда припёрся?

ПУСТОШИ. Баба прорицать будет!

Иорвет шагнул, схватил жреца за воротник мантии и приложил об стену. Голова бедолаги стукнулась о бревно, капюшон сполз, обнажив взъерошенные грязно-седые волосы. На тонкой шее вверх-вниз заходил острый кадык.

— Нет, это ты объясни, что тут происходит, — рыкнул эльф, показывая рукой на свой лик на столе.

Жрец придушенно пискнул, и Иорвет ослабил хватку.

— Жопа, вот что! Жопочка-а-а, — застонал жрец. — Хана! Капут! Кранты и полный швах, вот что происходит!

Казалось, он сейчас зарыдает. Иорвет отпустил его.

— Рассказывай.

Жрец заметался по комнате. Подбежал к лежанке в углу, сунул руку под плотный настил из тростника и выудил бутылку. Жадно приник к ней, закатив в блаженстве глаза, закупорил и спрятал обратно. Лицо перекосила кривая усмешка, и, неожиданно манерно завиляв бёдрами, он вернулся к нам, раскрывая руки в объятьях.

— Дети мои, жить нам осталось ночь и день, что тут сказывать. А бабе, — он ткнул в меня пальцем, — и того меньше.

— Почему? — Иорвет опять угрожающе надвинулся на него.

— Проблема с колдуньей, проблемочка… — жрец наклонил голову к плечу, стрельнул на эльфа и меня глазами и протянул руку. — Хонза, будем недолго знакомы.

Иорвет зловеще смотрел на него, не двигаясь. Я скрестила руки на груди и тоже застыла. Хонза повертел ладонью в воздухе, обтёр о мантию.

— Видите ли, племя это — ребятушки мои, ещё когда в пустыне Корат обитали, так и называли себя — «охотники за колдунами». Жили себе припевали, у них этих штучек, чтоб колдунов усмирять, — жрец ткнул пальцем в мой браслет, — полный сортимент. Да и других всяких. Мне вон какая диковинка досталась.

Из мешочка на поясе он извлёк круглую коробочку и с щелчком откинул крышку.

— Волшебная стрелка! — благоговейно сказал он. — Всегда на север тянется.

— Не отвлекайся, — перебил Иорвет.

— Ах, да. Так вот, жили они, не тужили, а потом съели кого-то не того, ну и получили ответочку. Убрались из пустыни, теперь тут живут, три года как на Пустошах обосновались, ждут Того Самого Дня, мать его перемать. И, хоть колдунов видом не видывали, а охотниками быть не перестали.

— Что ты должен решить насчёт неё? — Иорвет не давал скользкому, как угорь, Хонзе уйти от темы.

— А что тут решать. Нам всем кирдык. Завтра. Но для женщины твоей есть три варианта. Или даже два. А если подумать, так и один, — жрец важно поднял палец.

— Говори же уже, dh’oine, — видно было, что скоя'таэль едва держит себя в руках, чтобы не прибить увёртливого жреца.

Тот, наконец, сел на плетёный табурет. Нарочито медленно вдохнул и выдохнул.

— Понимаешь ли, сидх, раз она колдунья, то её надо убить. Это вариант раз. Но коль уж она с самим мессией, да в двимерите, и завтра мы всё одно дружно отправимся прямиком в ад, то, стало быть, её можно считать за просто бабу. А бабы тут общие.

— Что?! — воскликнула я.

— Общество мечты! — причмокнув губами, заявил Хонза и тут же помрачнел. — Было. Пока вы, суки, не заявились. Так вот, вариант второй и последний — баба отправится к бабам, в их барак. Он тут типа бордель, но бесплатный, получается. Развлечёшься напоследок.

Он гнусно захихикал, кровь бросилась мне в лицо, и захотелось ударить его.

— Какой третий вариант? — глухо спросила я.

— Тут, знаешь ли, сложность, — жрец покачал головой. — Прорицателем надо быть. Пророки — уважаемые члены общества, а ихнего последнего ещё до исхода зарубили. Вот и живут сейчас, как сиротки, без прорицателя. Окажись ты им, тогда тебя, может, рядом с Мессией да со мной, в нашей духовной компании и оставили бы.

Иорвет уже шагал туда-сюда по комнате.

— Как стать прорицателем? — резко спросил он.

— Как, как. Прорицать. Говорить непонятную хрень.

— Это я могу, — заявила я.

— Только, голубушка, хрень эта должна быть правдой. У них зелье есть. Чтоб правду проверять. Абракадаброй отделаться не получится, абракадабра должна быть истинной, — Хонза вопросительно приподнял брови. — Так, что мне ребяткам-то говорить? К бабам аль прорицать будешь?

Иорвет исподлобья бросил на меня взгляд. Я прикрыла глаза.

— В женский барак только через мой труп, — твёрдо ответила я.

— Уверена с прорицанием? — скоя'таэль схватил меня за руку и отвёл в дальний угол комнаты, где у стены на тростниковом настиле была устроена лежанка Хонзы. — Можем попытаться пробиться к лесу.

Сняв с плеча лук, он присел и принялся задумчиво перебирать пальцами тростниковые стебли.

— Мы не пробьёмся, — я устало опустилась рядом, показала руку с браслетом.

— Да, шансов немного… Ладно, попытайся, — тихо произнёс Иорвет. — Если что-то пойдёт не так, не оглядывайся и беги в лес.

Я встала, кивнула жрецу. Хонза подошёл к двери и постучал. Дверь распахнулась.

— Баба прорицать будет! — воскликнул он с подвываниями и воздел руки.

***

Перед хатой жреца горели факелы. Вожди стояли рядышком, один держал в руках прозрачный сосуд с водой, второй чашку. Третий вещал что-то на своём языке, обращаясь к толпе мужчин и женщин, рассаживающихся на голой земле. Рядом с вождями, сложив руки на груди, стоял скоя'таэль. Он был так мрачен и красив, будто бронзовое изваяние, что я совсем не удивлялась, что туземцы свято поверили в его божественную сущность.

Я опустилась на землю на колени. «Чем непонятнее, тем лучше. И забудь о пророчестве Итлины и прочую чушь, этим тут никого не удивить», — звучало в голове напутствие Хонзы. «Сначала тебя отобьём, потом решим остальное», — едва слышный шёпот Иорвета будто всё ещё касался уха. Я сосредоточилась, закрыла глаза. Вспомнить бы хоть что-нибудь!

Каикуму шагнул вперёд, ногтем сковырнул пробку с крохотного пузырька и вылил содержимое в воду. В свете факелов вода окрасилась в чернильно-чёрный цвет. Наполнив жидкостью из сосуда чашку, протянул её мне.

— Пей.