Дуглас Брайан - Призрак и статуя
Здесь Юлия-Медея любила мечтать, глядя на солнце, медленно опускающееся за кромку леса. В водах реки играли солнечные блики, цветы источали резкий вечерний аромат. «Величава и могущественна природа, — думала Юлия-Медея, — и каждая травинка таит в себе божество. И все-таки мы пользуемся и травой, и древесиной, и заставляем насекомых выращивать для нас шелковые нити, чтобы одеваться в красивые платья. Удивительно!»
Эти мысли она не высказывала никому, боясь показаться глупой.
Не менее симпатичным, чем окружающая местность, был и дом. Деревянный, но очень большой, он был выстроен как бы в подражание замку. Здесь имелось множество забавных башенок, переходов между корпусами; под высокими остроконечными крышами, похожими на ночные колпаки, прятались хорошо обустроенные мансарды. Был даже зимний садик — точнее, оранжерея на крыше одного из зданий, куда можно попасть по навесному переходу.
Все тщательно выкрашено, а стены обтянуты тканями. На полах спален — ковры и шкуры животных, так что, спуская босые ноги с высокой кровати, Юлия-Медея погружала их в мягкий мех.
Здесь всегда было тепло. Одного камина было достаточно, чтобы обогреть несколько помещений. Особенно жарко топили в холодное время года в комнатах госпожи и в столовой. Слуги жили более скромно.
Слуг было несколько. Сплошь незаметные, тихие люди. Юлия-Медея знала, что могла на них положиться, — все они были по тем или иным причинам фанатично преданы памяти ее покойного супруга. Они считали ее «своей» — такой же верной Рутилию, как и они сами — ведь молодая красивая хозяйка даже не помышляла о том, чтобы снова выйти замуж! Разве это объясняется чем-то иным, кроме ее желания хранить верность Рутилию до самой смерти?
Возможно, они ошибались, но сути дела это не меняло — Юлия-Медея действительно не собиралась вступать в новый брак. Да, ее все устраивало.
Она даже начала наносить визиты соседям и подружилась с Месалой, женой Бибулона, которая взахлеб повествовала ей о радостях материнства. Юлия-Медея подозревала, что у Месала имеется определенный расчет: положим, Юлия-Медея особенно полюбит кого-нибудь из многочисленных отпрысков Месалы и Бибулона — так полюбит, что захочет сделать ребенку хороший денежный подарок… Например, даст приданое одной из дочек. Хотя бы одной! А уж удачно пристроив одну дочь, Бибулоны найдут способ осчастливить и всех остальных.
Поначалу эти тайные замыслы Месалы сердили Юлию-Медею, но со временем она привыкла к этому и даже перестала находить их нелепыми. В самом деле, почему бы не помочь одной бибулоночке выбиться в люди! Разве сама Юлия-Медея не пробралась наверх из кромешного мрака нищеты подобным же способом? И она выразила желание одарить приданым старшую дочь Месалы, Месалу-маленькую.
В тот вечер она возвращалась домой в прекрасном настроении. Лошадка, на которой ехала Юлия-Медея, бежала легкой рысью. Дорога, хорошо наезженная и знакомая, словно бы сама стелилась под копыта лошадки. Мимо проплывали леса, уже темные, но хорошо освещенные ярким лунным светом. Юлия-Медея не испытывала ни малейшего страха перед темнотой и лесом, где могут водиться дикие звери. Дикие звери? Какая глупость! Они совершенно не опасны. В конце концов, Юлия-Медея здесь у себя дома.
Радость Бибулона, когда вдова Рутилия объявила о своем решении, была такой искренней, такой глубокой, что Юлия-Медея и сама растрогалась. Этот человек, ее сосед, чья практичность в свое время так оскорбила Юлию-Медею, не считал нужным притворяться. Да, он безмерно счастлив знать, что судьба одной его дочери будет удачной. «Деньги решают в нашей жизни почти все», — сказал Бибулон, и теперь Юлия-Медея ему поверила.
А девочка, пока что мало понимавшая в таких вопросах, как приданое и удачное замужество, просто догадалась, что красивая соседка сделала для нее что-то очень хорошее, и прижалась своей угольно-черной головенкой к коленям Юлии-Медеи. Погладив гладкие блестящие волосы девочки, Юлия-Медея загрустила: ей и в самом деле хотелось бы завести ребенка. Но теперь было уже поздно.
Разве что она еще раз выйдет замуж…
Но мысль об этом показалась ей противной.
Итак, она простилась с соседями и в наилучшем расположении духа. Ночная скачка, свежий ветерок и влажная тьма леса бодрили молодую женщину, вселяли в нее жажду жизни. Ей чудилось, будто все у нее еще впереди, будто ее ждет какое-то прекрасное, волнительное приключение… и, может быть, любовь.
Но когда она подъехала к воротам своей виллы, это настроение внезапно исчезло. Оно испарилось стремительно, как туман под жаркими лучами утреннего солнца. Двое слуг беспокойно ждали ее у ворот, переминаясь с ноги на ногу и отводя глаза.
— Что случилось? — спросила Юлия-Медея, чувствуя, что сердце у нее упало.
— Госпожа… — заговорил один, но одновременно с ним начал и второй:
— Как бы сказать…
Оба замолчали, вопросительно глядя на Юлию-Медею.
Она кивнула подбородком своему дворецкому:
— Говори ты. Что случилось?
— Госпоже лучше увидеть самой, — пробормотал дворецкий.
— Кто-нибудь погиб? Вы нашли мертвое тело? — испугалась Юлия-Медея.
— Нет, нет! — хором заверили оба слуги. — Просто… неприятное. Странное. Такого раньше никогда не было.
Юлия-Медея поехала шагом по аллее, ведущей к дому. Темные стволы деревьев, как молчаливые часовые, словно бы провожали ее взглядами. С каждым шагом тоска все сильнее сжимала сердце молодой женщины. Только-только она привыкла к своему положению, только-только наладилась ее трудная, странная жизнь — и вот опять что-то случилось! Она ожидала увидеть что угодно, но только не то, что предстало ее взору.
Весь фасад дома был размалеван странными знаками и рисунками. Кто-то очень торопился, нанося кистью эти изображения. Но в их смысле усомниться было невозможно. Различные адские порождения таращили выпученные глаза и скалили окровавленные пасти. То тут, то там мелькала лапа с растопыренными когтями. Жуткие существа грозили со всех сторон, их глаза следили за каждым шагом обитателей виллы. Надписи были сделаны на неизвестном языке, но в самом шрифте угадывалась угроза.
— Что это? — прошептала Юлия-Медея.
— Госпожа, мы не знаем! — в отчаянии ответил дворецкий. — Никто из нас не видел, как это появилось! Кухарка разбирала овощи, горничная приводила в порядок ковры, работая на заднем дворе. Садовник находился в оранжерее. Я чистил серебро. Еще двое слуг были в конюшне. Мы не слышали ни звука. Тот, кто это сделал, ходил бесшумно и сотворил свою черную работу очень быстро.
— Кухарка говорит, что такие знаки могут выступить и сами по себе, — бледнея, прошептал второй слуга.
