Сергей Гомонов - Тень Уробороса (Лицедеи)
— А ты поверил? Брат Агриппа, неужели тебе трудно объяснить, зачем нужны все эти приспособления?
— Всё это нужно для католического обряда крещения! Но я не уверен, что мы имеем право его проводить.
— Насколько мне известно, здешняя церковь позволяет монахам Фауста проводить все без исключения обряды, в том числе и католические… Католицизм — это ведь одно из течений, вошедших в фаустянское вероисповедание. Да что я тебе объясняю, такому воцерковленному и образованному!
— Вот именно оттого, что я такой воцерковленный и образованный, я и сомневаюсь в том, что мы с тобой имеем право…
— Всё, Агриппа! Оставь это. Оставь сомнения. Они знают, что делают, и наше дело — проявить уважение.
Через полчаса фаустяне снова поднимались по ступенькам крыльца дома Калиостро. Гости уже собрались, многие вели съемки события, дети, как обычно, шумели и шалили, а виновник торжества казался чуть подавленным и тревожно глядел на священников. Он не понимал, что с ним собираются делать, а тут ко всему прочему еще и нервозная суетливость матери, загонявшей сегодня всю домашнюю прислугу. Рикки немного утешало то, что отец был настроен шутливо, а тетка — невозмутимо, однако неизвестность держала малыша в напряжении. Все прошло в то мгновение, когда Сабелиус снова подмигнул ему. Рикки в ответ показал язык. Агриппа выпучил на них глаза и приоткрыл рот, боясь, что все гости сейчас чопорно покинут место кощунственного фарса, но его опасения оказались напрасными. Для собравшихся это было не более чем представление, а священники выглядели приглашенными лицедеями. Так в свое время публика воспринимала появление на сцене мольеровских актеров, переодетых в сутаны. Гости засмеялись, послышались рукоплескания.
— Вот это да! — заметила Маргарет Калиостро, тронув сестру за локоть. — Какие у Рикки синие глаза — в точности как у Софи! А вот от меня ему не досталось ровным счетом ничего!
Сабелиус посмотрел на Софи Калиостро и невольно согласился, а вот она сама выказала недовольство и попросила начать обряд, да побыстрее.
Всё прошло хорошо, страхи Агриппы развеялись, никто не упрекнул его в том, что он занят не своим делом и занимается святотатством. Калиостро-младший получил обещанную за хорошее поведение конфету, а Фредерик Калиостро снова пригласил Сабелиуса в свой кабинет. Их не было минут пять. Агриппа молча слушал трескотню Маргарет и украдкой поглядывал на часы: эти пять минут показались ему дантовой пыткой.
Вернувшийся Сабелиус был еще более странным, чем прежде. Но теперь вместо любознательного весельчака рядом с Агриппой возник равнодушный ко всему меланхолик, которого не увлекало больше ничего. Сабелиуса будто подменили.
— Ты окончательно выполнил свое задание? — спросил Агриппа по дороге во флайеропорт.
— Задание? А, конечно, выполнил!
В том случае, если вопросы Агриппы не содержали в себе скрытых ответов, Сабелиус терялся, предпочитал молчать либо отвечал не в тему. И так весь обратный путь.
Агриппа решился и попросил у магистра Ирзахеля короткой аудиенции. Там он покаялся в том, что им пришлось провести обряд (на что магистр ответил, что ничего греховного в его деянии не было), а потом высказал сокровенные мысли:
— Отче, мнится мне, эти земляне что-то проделали с памятью брата Сабелиуса. По-моему, он не помнит, для чего мы летали на Землю, не помнит своей встречи с господином Калиостро…
Хранитель серьезно выслушал Агриппу и покачал головой:
— То, что ты описываешь, сын мой, больше походит на серьезное заболевание. Пусть его осмотрят другие целители и решат, как с ним поступить.
Тем не менее Сабелиусу становилось все хуже и хуже. Он не узнавал старых друзей, терялся в переходах из монастыря в подземелья целителей, не посещал молебны, не медитировал, не тренировал тело, не оперировал. У него ухудшался и ухудшался аппетит. Целители подтвердили: да, он болен, но неведомо чем. Попытались лечить, но тщетно. Через месяц после возвращения с Земли брат Сабелиус скончался и был похоронен на монастырском кладбище.
А через пять лет, в одно из первых чисел мая, этот мир покинул и старец, Хранитель Ирзахель. И тогда же белый свет увидел младенец, нареченный Зилом. При крещении магистром Агриппой он получил второе имя — Элинор, что предполагало его восхождение на пост Иерарха, когда придет срок.
Ирзахель с умиротворением испустил дух через минуту после того, как ему сказали:
— Этот мальчик родился, отче!
* * *Сан-Марино, январь 973 года
Когда фаустяне покинули Дом-у-горы, дверь кабинета отворилась. Из нее вышел Фредерик Калиостро и, обернувшись на брата Сабелиуса, вновь одетого мирянином, с улыбкой произнес:
— Ну что ж, добро пожаловать на Землю, господин Савский!
2. Как возлюбить врага
Планета Сон, ноябрь 1002 года
— Вот теперь, пожалуй, всё…
Академик слегка поклонился — так, легким кивком головы и движением плеч. Я сделал попытку представить его в целительской белой рясе с широким капюшоном и едва сдержал улыбку.
— Так вы узнали, кем был ваш двойник, которого отправили с отцом Агриппой и который умер на Фаусте?
Михаил Савский засмеялся:
— Да конечно! Мы в первую же встречу договорились об этом с Фредериком Калиостро и его свояченицей. Просто нужна была неделя на подготовку, и они вполне правдоподобно совместили ее с подготовкой к крещению Риккардо. Мой двойник, умерший на Фаусте — это бракованный белковый робот. Ему изменили внешность, только и всего. А магистр Ирзахель приказал тем целителям, которые были тайными членами ордена, зафиксировать смерть «синта» как смерть брата Сабелиуса.
Я промолчал. Дальше не было ничего. Тот замкнутый круг, где монах с Фауста Зил Элинор вновь открывает то, что было открыто Александром-Кристианом Харрисом, а до него — древнейшей цивилизацией ори, так и остался замкнутым кругом, петлей времени, где Дик, Фаина и Зил вечно пропадали и возвращались обратно. А новый Зил, которому неспроста вернули имя Основателя после смерти и воскрешения, был выдворен прочь из этой петли. Но что должен сделать этот Зил с новым именем и новой судьбой? Савский теперь уже не в силах помочь мне ответом: его миссия завершилась несколько месяцев назад, когда он отдал мне, хирургу Кристиану Элинору, свои записи об Основателе Фауста.
Хорошенько покопавшись в себе, я сделал вывод, что ни за что не стал бы прикладывать столько сил по спасению одного из своих будущих воплощений, если бы это не было продиктовано жесткой необходимостью. И если уж Основатель так педантично вмешивался в каждую мелочь моей жизни, как это рассказывает бывший монах Сабелиус-Савский, то Харрис возлагал на меня вполне определенные надежды. Расчет был верным: тысяча лет — вот примерный «испытательный срок» для всякой эпохи. Дальше апологеты начинают подтачивать и разваливать ее, а истинное просветление заменяется оголтелым фанатизмом. Всё это он, назвавший себя странным именем «Коорэ» знал не понаслышке. Основатель хотел в критический момент противопоставить зашедшему в тупик старому строю кого-то, кто справится с этим. Не желая рисковать чьей-то жизнью и исходом дела («Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам!»), Харрис завещал на эту роль самого себя.
