Александр Мазин - Потрясатель Тверди
— Я не один, — сказал Нил.
— Да? — огорчился моряк.
— Со мной мой господин, мой отец и женщина.
— Ой-хой! — с чувством произнес кормчий, и рука его потянулась к кувшину. — Тебя одного я еще мог бы вывезти без пропуска. Но четверых… Тем более женщину. А кто твой господин?
— Моряк. Его дядя — командующий Южной эскадрой Короната.
— Что?!
— Эак Нетонский. Аргенет Старшей Ветви.
— Ага… — сказал кормчий растерянно. — Понял… — Хотя было очевидно, что он совершенно ничего не понимает. — Я-то думал: с чего это простой торион схлестнулся с Тагом? Но ты, парень, все же молодец, что прибил эту тварь, Торона. Подлый был человек!
— Он жив, — сказал Нил.
— Зря. Уж этот бы тебя не пожалел. Сколько народу перебил. И на арене, и так, походя. Чего ему было бояться — за ним Душитель! Нет, ты его зря не задавил… А эти, сдается мне, — за тобой, кусай меня в задницу!
В таверну вошли человек шесть солдат во главе с десятником. Десятник поманил к себе хозяина:
— Эй, мясо! Иди сюда! Мы тут кой-кого ищем.
Хозяин, пожилой, толстый, со щекастой угодливой физиономией, поспешил к воину, но один из гостей схватил его за руку:
— Не торопись, Момон! — и десятнику: — Ты что здесь распоряжаешься, железнобрюхий, хуруг тебя дери?
Десятник уставился на говорившего, здоровенного моряка со здоровенным мечом и здоровенным шрамом через все лицо. Десятник заколебался — трое сотрапезников меченого глядели на него в упор. Плечи у них были пошире, чем у самого десятника, а глаза… Ему расхотелось с ними ссориться. Пожалуй, он так и ушел бы вместе со своими вояками, но тут в таверну ввалились еще два десятка солдат и стражник осмелел.
— Копченый огузок! — бросил он презрительно. — Не мешай слугам ситанга!
— Все! — сказал моряк, поднимаясь. — Или ты унесешь отсюда свои вонючие потроха, или я помогу им проветриться.
Десятник вновь заколебался: не менее тридцати моряков, полностью разделяющих взгляды обладателя шрама, вооруженных и не слишком почитающих ситанга…
Но тут один из солдат заметил Нила: трудно было его не заметить!
— Там, там! — заорал солдат, тыча пальцем.
Нил хотел встать, но Асихарра удержал его:
— Сиди, торион. Без тебя обойдется. Дай и другим побыть героями! — И Нил остался сидеть.
Десятник тоже увидел Нила, и радость сделала его лицо еще менее симпатичным.
— Слово ситанга! — заорал он и выхватил меч.
Одновременно десятки прямых лезвий и мечей и волнистых лезвий крайтов покинули ножны.
Свистнула арбалетная стрела и впилась в ягодицу десятника. Он вскрикнул.
— Я сказал тебе, что проветрю твои кишки! — сказал человек со шрамом на лице. И точным ударом ниже кирасы рассек стражнику мышцы живота. Десятник схватился за живот. Кровь струилась между пальцев и капала на пол. Лицо его приобрело серый оттенок. Солдаты сгрудились вокруг начальника, выставив вперед мечи. Атаковать они не решались — на каждого приходилось по меньшей мере по одному опытному бойцу. Десятника подхватили, чтоб он не упал.
Еще одна арбалетная стрела оцарапала ухо солдату, стоявшему впереди. Это решило дело: стражники ретировались.
Взгляды обратились к Нилу.
— Он немного повздорил с Душителем! — сказал Асихарра.
— Да, — ухмыльнулся гигант. — Я немного… придушил его. И он обиделся.
— Не врешь, белолицый? — спросил один из моряков. — Душитель никогда не ходит без мордоворота Торона!
— Торона он тоже немного… Как ты сказал? — Асихарра обернулся к Нилу: — Помял?
— Хочу выпить с тобой! — сказал моряк со шрамом, протискиваясь сквозь обступившую Нила толпу. — Выпить с тобой — честь. Мой кумарон уходит в море Урт завтра. Утром. Платы я с тебя, ясное дело, не возьму.
— А почему ты, Рубец? — возмутился худой длинный моряк с кривым носом и блестящими навыкате глазами. — Мой кумарон тоже уходит завтра утром. И Тиан лучше Атума!
— А потому я, — отозвался кормчий, — что я уже поил своего весельчака, — он похлопал по рукояти меча, — когда ты еще выцеживал свою тридцатую кружку.
— Тихо! — рявкнул Асихарра так, что зазвенели кувшины над головой трактирщика. — Я его привел сюда — со мной он и уйдет, кусай меня в задницу!
— Если б я мог, — сказал Нил, — я пошел бы с каждым, торионы. Нигде я не видел столько достойных мореплавателей, храни вас Ута! Хозяин! — Он повернулся к трактирщику, голова его на полмина возвышалась над макушкой самого рослого из моряков. — Хозяин, чашу! Хочу, чтоб вы все стали моими кровниками!
Чаша появилась на столе. Нил опрокинул в нее кувшин с вином, медленно-медленно провел кинжалом по предплечью. Кровь из ранки капнула в чашу. Асихарра чиркнул крайтом по руке — и его кровь смешалась с кровью Нила. Кормчий со шрамом стал третьим. Через десять минут вино пополам с кровью тридцати семи моряков разошлось по их желудкам. Нил разбил чашу о стену, и дружный рев вырвался из трех дюжин глоток.
— Ты не только силен, торион, но и неглуп! — шепнул Ган-Асихарра. — Только что ты был здоровенным аппетитным куском человечины для хриссов Тага, а сейчас за тобой — два десятка кораблей. Еще малость — и я поверю, что ты не только побываешь в Тонгоре, но и сумеешь рассказать о нем старому Асихарре!
Когда Начальнику Гавани, Стражу Севера, Отважному Саннону доложили, что аргенет в городе, он пил сетфи и читал балладу о Прекрасной из Тианы.
— Вызвать стражу из порта? — спросил домоправитель.
— К чему? — удивился Саннон. — Он — один. И я — один. Все в порядке.
— Но… — домоправитель замялся, — он очень опасен.
— Я тоже очень опасен. Не докучай! — И углубился в чтение.
Но едва домоправитель вышел, Саннон тотчас отбросил свиток. Подойдя к оконной арке, воин внимательно оглядел собственный парк с высоты третьего этажа. Потом проверил исправность арбалета-ловушки, нацеленного на дверной проем. Сняв мундир, Саннон натянул толстую фуфайку из белой шерсти, подкольчужную куртку из шести слоев паутинной ткани, а поверх — легкую, но очень прочную кольчугу из особого сплава. Затем опять надел мундир. Огромный коричневоглазый таг поднял голову и посмотрел на хозяина.
— Нет, Хаом! — сказал Саннон. — Я слишком люблю тебя. Пойдем. — Он увел тага в дальнюю комнату, снабженную дверью с запором и оставил животное там. Вернувшись, Саннон застегнул на руке боевой браслет и положил на стол три метательных ножа, сбалансированных, с тяжелыми широкими лезвиями. Вынув из ножен меч, Саннон осмотрел его и остался доволен. Конечно, это не бивень саркула, но дымчатое лезвие из лучшего конгайского сплава вполне могло устоять против белого клинка. Пусть Эак — один из лучших мечей Короната, но Саннон — из лучших мечей Конга. А измученный схваткой на дороге и бешеной скачкой аргенет будет не в лучшей форме. Да, он, без сомнения, справится с его личной охраной, но не с Санноном. А уж если Саннон один на один победит упрямого аристократа, обставившего сотню воинов, авторитет Начальника Гавани, пошатнувшийся после стычки в таможне, будет вполне восстановлен. Конгай улыбнулся: подсказав совершенно нелепый план засады командиру армейцев, Саннон поступил мудро. Опозорить сухопутных хриссов и «подготовить» Эака к поединку — одним махом. Пусть смерть Эака от руки конгского военачальника осложнит отношения с Империей больше, чем смерть его от руки разбойника, — ему-то что? Он — не Исполняющий Волю. Пока. Кто осудит Саннона за то, что тот защищался от убийцы?
