Дуглас Брайан - Воин из пророчества
Тот багровел все сильнее, глаза его сузились, превратившись в смертоносные черные щели.
— Подожди немного, — продолжал Шлока, — открой свой слух для чужих слов. Да и то, полно, — чужие ли для тебя те, кто собрался здесь в пиршественном зале дворца владыки Патампура? И вы все, о высокочтимые господа, — мудрец медленно обвел глазами спорщиков, — где ваше терпение? Призовите его обратно, покуда оно не бежало слишком далеко — в такие дали, откуда уже не уловит вашего зова! Каждый из вас слышит сейчас только себя. Времени почти не осталось. Несчастные люди бегут от занесенного над ними меча… А ведь наши люди хотят одного: просто жить. Жить под нашим прекрасным небом! Пасти скот, растить детей, любить жен-шин… Пить ветер, освеженный дождем! Ничего более — ничего сверх того, что подарили человеку боги! А вы, в чьи руки люди вручили свою жизнь, не в состоянии договориться между собой, чтобы спасти своих подданных!
С упреком посмотрел мудрец на Мохандаса, но тот ничуть не смутился и ответил дерзко, с вызовом:
— Я-то приехал! Сижу здесь и слушаю…
И тут приоткрылась створчатая дверь: то вышла к гостям, чтобы прислуживать им, любимая наложница раджи Авенира, красавица Вальмики.
Словно сноп солнечных лучей ворвался в зал, где самый воздух, казалось, раскалился от гнева. Удивительное действие оказывает на мужчину красивая женщина! Все, даже мудрец Шлока, ощутили, как отступает ярость, как оставляют их честолюбивые помыслы, как улетучивается обида.
Маленькая и стройная, женщина спокойно обвела взглядом гостей. Легкий загар покрывал ее круглое лицо, большие карие глаза смотрели томно, с затаенной лаской. Взглянешь на такую — и как будто дома побывал, прохладной воды напился.
Разумеется, Вальмики очень хорошо знала о том, какое впечатление производит. Чуть улыбнулась полными губами, чуть задержала взор на рослом Мохандасе. Оценивающе дрогнули зрачки, побежала золотая волна по радужке огромных очей, немного глубже стали ямочки в углах рта.
— Сейчас вам будет подан праздничный обед, высокие гости, — с поклоном произнесла Вальмики.
— Дозволь, прекрасная, нам сперва насладиться высоким умом твоего супруга, — с усмешкой отозвался дерзкий Мохандас.
Авенир слегка приподнял брови. Шлока, напротив, опустил тяжелые веки, немного раздул ноздри: ему не нравилось происходящее, и он предпочел не смотреть, но слушать голоса. Выражение лица может обмануть, тон голоса — никогда. И то, что зазвенело в голосе Вальмики, сильно не понравилось мудрецу. Впрочем, свои выводы он до поры предпочел оставить при себе.
— Кому не достает собственного ума, почтенный Мохандас, — сказала Нубрике, и ее глаза вспыхнули ответной насмешкой, — тому и впрямь следует занимать его у других!
Раджа Авенир примирительным тоном произнес:
— Распорядись, чтобы подали первую перемену блюд, Вальмики.
Мохандас презррхтельно двинул плечом, однако этот великолепный жест остался незамеченным… если только предназначался он ля раджи Авенира, а не для кого-то другого.
Стремительный хищный взгляд, который Мохандас метнул в сторону Вальмики, показал ему: ни одна стрела не пролетела мимо цели. Вальмики улыбалась. Задумчиво, не глядя на Мохандаса, но — улыбалась. И ответная улыбка, также устремленная в никуда, появилась на широком красивом лице Мохандаса.
Все было подготовлено заранее — нельзя не порадоваться той предусмотрительности, с которой хозяева устраивали этот пир. Слуги, обремененные тяжелыми блюдами, вошли в зал сразу из шести дверей, открывшихся одновременно. Перед каждым гостем были выставлены красиво разрисованные миски и каждому подали заранее подготовленные яства: разрезанное мясо, мягкие, недавно испеченные хлебы, спелые фрукты в специальных вазах и вино в кувшинах.
Во время трапезы молчали, дабы не портить удовольствия от еды, но чуть позднее вино развязало языки, и разговор возобновился.
Мохандас решил пойти наперекор Авениру, чего бы ему это ни стоило. Для чего церемониться? Если радже Патампура так охота выбрать верховного правителя, то Мохандас открыто предлагает себя. Так же открыто, как сделал это Авенир. И пусть-ка гостеприимный хозяин найдет способ возразить ему, не вызывая общей смуты!
И Мохандас, не чинясь и не медля ни мгновения, направился прямо к почетному месту рядом с хозяином. Не глядел по сторонам на прочих, держался так, словно не сомневался в собственном праве. Но Авенир мягким жестом остановил его, не позволив Мохандасу усесться.
— Прости, почтенный Мохандас, но я вынужден просить тебя вернуться на твое прежнее место. Не будем оскорблять нашего пиршества нарушением обычая. Каждый сидит там, где ему предложено.
Мохандас поколебался, но лишь на краткий миг: страшный миг, когда могла бы вспыхнуть роковая ссора. Затем Мохандас широко усмехнулся. Уверенный в себе, могучий воин, потомок божества. Что ж, он займет менее почетное место. Хорошо! Ждать остается недолго. Скоро все определится, и тогда станет ясно, кто рожден верховодить.
— Ведь княжество твое невелико, — спокойно продолжал Авенир. — Позволь спросить, много ли воинов приехало с тобой на праздник?
Медленно опустился Мохандас на подушку, устремил взор в пустоту. Ответил медленно:
— Я прибыл один, о чем тебе, почтенный раджа, хорошо известно, ибо ты встречал меня. Но приехал я один не потому, что у меня нет воинов. Напротив, у меня достаточно прекрасных воинов. Достаточно для того, чтобы я чувствовал себя счастливым! Я могу постоять за себя сам, раджа. Мне не нужна охрана, ибо я не книгочей, и руки мои привыкли к оружию, а глаза — к поиску противника.
Он произносил все эти гордые слова, а сам то и дело поглядывал на женщину, которая осталась прислуживать гостям. И потому голос — якобы возмущенного — князя звучал несколько рассеянно. Стоят ли все почести мира одного только вида Вальмики? Мохандас умышленно не смотрит на женщину. Красивая женщина. Если мужчина отводит от нее глаза — опасный знак.
Вальмики подала ему кувшин вина с вежливым поклоном, а сама чуть отвернула голову, чтобы скрыть улыбку, тронувшую уголки губ. И вдруг женщина встретилась глазами с мудрецом Шлокой. Вздрогнула Вальмики всем телом: ей показалось, что Шлока читает в ее душе так же легко, как в открытой книге. Чуть расширились зрачки Шлоки, чуть сжались губы. Как будто он хочет сказать ей: «Не делай того, что задумала». Неужто правду говорят о Шлоке — что он понимает язык всех живых существ и что ему внятно даже то, о чем втайне, сам с собою, думает человек?
Она поскорее отвернулась и обратилась к другим гостям. Но холодная дрожь невольно пробежала по ее спине, оставила в сердце ноющую иглу.
