Роланд Грин - Конан и Живой ветер
Ему послышалось, что Валерия пробурчала:
— Если только меня не примут за ведьму или сумасшедшую, то конечно.
Затем киммериец передал сквозь дыру свое оружие и одежду, лег и начал протискиваться. Жир помог. На этот раз киммериец застрял почти у самого выхода. Он протянул обе руки Валерии, и она приложила все свои силы и весь свой вес. Конан сидел прочно.
Он пошарил ногами, ища надежную опору, чтобы подключить силу своих ног. Одна нога поболталась в воздухе, другая нащупала стену. Конан сосредоточил всю силу своего тела в этой ноге, почувствовал, что начал двигаться и что камень сдирает кожу со спины и плеч, затем почувствовал, что начал двигаться сам камень.
Если до этого он приложил все свои силы, то теперь он приложил в полтора раза больше сил. Он лез вперед, не обращая внимания на боль в мышцах и хруст костей. Конан содрал еще больше кожи, а легкие его, казалось, забились докрасна раскаленным песком.
У киммерийца хватило сил. Камень не сместился и Н раздавил его. А напротив, камень невероятным образом подался и открыл проход пошире.
Конану показалось, как Валерия проговорила, что-то, вероятно, результат молитвы или ругательства. Он почувствовал, что она снова схватила его за запястья и изо всех сил потянула.
Камень задерживал Конана еще одно мгновение, и киммериец не знал, что случится раньше — либо вытащат его, либо руки вытащат из суставов. Но то небольшое увеличение дыры, жир на коже и на камнях, его собственная сила и отчаянные усилия Валерии — все вместе послужило тому, что он вылетел из отверстия как пробка.
Он даже не обращал внимания на боль, потому что снова был свободен. Этот напичканный колдовством лабиринт со своими чудовищами изо всех сил старался разделаться с ними или, по крайней мере, стать для него и Валерии могилой. Теперь они выбрались из лабиринта — даже если всего лишь для того, чтобы погибнуть с оружием в руках.
Конан удостоверился в том, что все его конечности по-прежнему соединены с телом и могут выполнять свои функции. Затем он надел одежду, кроме сапог, которые повесил себе на шею, как несла их Валерия.
Валерия тем временем лежала на спине, подперев голову одной рукой, и рассматривала киммерийца, как казалось, с удовольствием. Конан тоже оглядел ее, хотя не с одним только удовольствием, так как она еще не видела даже свою символическую одежду.
— Если ты уже оглядела меня, как покупатель осла... — произнес Конан наконец.
— Я бы потребовала тебя отмыть, прежде чем купила бы, — ответила Валерия. Она зажала нос. — Или, может быть, прокипятить.
— От тебя самой козлы разбегутся, — сказал Конан. Он подал ей руку: — Вставай, женщина. Ты еще не оделась.
Стоя на площадке по другую сторону завала, он увидел еще два туннеля, выходящие из этой камеры. В одном из них в глубине тускло горел колдовской свет; другой был темным, и высота его была не выше пояса Конана. Камень у входа в этот туннель был любопытным образом обработан, не столько вырезан, сколько объеден будто кислотой, вроде той, что используют, как рассказывают, оружейники в Кхитае, чтобы вытравлять на клинках узоры.
Конан подумал о кислотах, которые могут разъедать камень, и вспомнил о том, что чуть было не поймало Валерию и оставило метку на ее щиколотке. Метка все еще была там, под грязью. Существо, что сделало метку, вполне могло проделать этот туннель. Нет, ни он, ни Валерия еще не выбрались из этого древнего лабиринта и не могут считать, что выбрались, пока не увидят солнца.
* * *Первым знаком, по которому Сейганко понял, что что-то не так, было то, что Эмвайя споткнулась. Другому человеку это не сказало бы многого, так как Эмвайя танцевала, кружась в центре хижины Сейганко. Тем более это был танец столь быстрый и сложный, что казалось, ее ноги не касаются земли; даже зоркий взгляд воина едва мог уследить за ее движениями.
Она прыгнула и, вместо того чтобы приземлиться на носочки, упала на четвереньки. Сейганко вскочил, чтобы помочь ей подняться. Она отстранила его руку и осталась стоять на коленях, затем вытянулась в полный рост на выстланном тростником полу хижины.
Эмвайя не заболела и ничего себе не повредила. Но если она почувствовала угрозу для Ичирибу, исходящую из глубины мира духов, то это было слабым утешением. Сейганко схватился за дубинку и взглядом измерил расстояние до своих копий, хотя рассудок сказал ему, что простое дерево и железо ничего не могут сделать прогни той опасности, какую, вероятно, услышала Эмвайя.
Наконец она поднялась, отряхивая частички сухого тростника с груди. Теперь она позволила Сейганко поддержать себя, помочь добраться до спальной циновки, налить и предложить ей пива. Но она просто сидела, держа в руке деревянную чашку, облизывая губы, устремив взгляд сквозь Сейганко туда, куда, как он понимал, он не сможет ее сопровождать.
— Снизу, — сказала она. — Это доносится снизу.
— Что «это»?
— Ты никогда не слышал о Каменном городе?
— Ту легенду?
— Я начинаю думать, что это не легенда. Он может лежать прямо под этой деревней, полный древних духов.
— Может быть. Но может и не... — Желание шутить оставило Сейганко, когда он увидел, как помрачнело лицо Эмвайи.
— Что-то побеспокоило духов. Не могу сказать, каких духов или где, но я чувствую опасность для Ичирибу.
— Я созову фанду, — сказал Сейганко. В фанду входили по шесть воинов от каждого клана, которые, когда приходила их очередь, брали оружие и раскрашивались для войны. Сейганко не был раскрашен, но его военная удача вошла в пословицу, так что никто и не думал, что ему нужно дополнительное украшение, кроме как во время больших сражений.
— Пошли гонца, — сказала Эмвайя. — Ты должен остаться тут, чтобы я тебя раскрасила.
— Важнее поторопиться, чем раскраситься.
— Только не тогда, когда враг — неизвестные духи.
— Если наступают духи, то нужна ты и твой отец, а не фанда.
— Вскоре и мы понадобимся, но для фанды тоже есть работа. Они должны увести народ из опасного места, не допустить паники, следить за ворами, для которых брошенные хижины могут показаться искушением...
Может быть, тебе заняться моей работой, а я займусь твоей, раз ты все так хорошо знаешь?
Эмвайя, казалось, обиделась, что случалось с ней редко, когда ей напоминали о ее остром языке. Затем она буквально вцепилась в Сейганко:
— У каждого из нас свои обязанности. У тебя с собой твоя боевая краска?
— Да. Ты собираешься всего меня раскрашивать? Эмвайя опустила глаза:
— Всего. Не надейся, однако, что у нас будет лишнее время.
Сейганко улыбнулся и начал развязывать набедренную повязку. Полная ритуальная боевая раскраска воина включала в себя и бедра и мужской член. В прежние времена, когда Эмвайя раскрашивала Сейганко, это заканчивалось большим удовольствием для обоих.
