Майкл Муркок - Вечный Герой (сборник)
Рокин откровенно засмеялся.
— Я, может, и варвар, друг мой, но не дурак. Нет, вы пойдете со мной.
А стеречь корабль я оставлю нескольких своих людей.
И вот мы отправились вдоль берега. Это был широкий, гладкий пляж, с выступающими иногда из песка скалами, а вдалеке, слегка колыхая листвой на слабом теплом ветерке, поднимался тропический лес.
Место это казалось достаточно мирным.
Но я ошибался.
К полудню берег сузился, и мы шли намного ближе к лесу, чем раньше.
Небо заволокли тучи, и воздух стал холоднее. Мы с Хул Хаджи остались без плащей и слегка дрожали в этой прохладе.
Когда они напали, то нападение произошло внезапно.
Они напали воющей стаей, вырвавшись из леса и направляясь на нас спереди. Это было почти пародией на человеческие существа. Они размахивали дубинами и грубо выкованными мечами, покрытые волосами и совершенно голые.
Сперва я не мог поверить своим глазам, но, недолго думая, выхватил меч и приготовился встретить их.
Хотя они передвигались прямо, у них были получеловеческие лица собак — самое подходящее сравнение, которое пришло мне на ум.
Что важнее — издаваемые ими звуки были отличны от собачьего лая.
Внешность их казалась такой экстравагантной, что я чуть было не оказался захваченным врасплох, когда первый собакочеловек подбежал, размахивая дубиной.
Я блокировал удар мечом и перерезал пальцы этой твари, прикончив ее выпадом в сердце.
Его место занял другой, а потом появился еще один рядом с ним. Я увидел, что мы полностью окружены стаей. Кроме Хул Хаджи, Рокина и меня, в нашем отряде было еще только двое варваров, а собаколюдей, вероятно, не меньше пятидесяти.
Я прочертил мечом широкую дугу, и он врезался в шеи сразу двух существ.
Морды собаколюдей покрылись пеной, а в больших глазах засветилась такая маниакальная ненависть, какую я прежде видел только в глазах бешеных псов. У меня сложилось впечатление, что если бы они покусали меня, то я скорее всего заразился бы бешенством.
Еще трое пали под моим клинком, и я стал вспоминать все прежние уроки месье Кларше, моего французского учителя фехтования в детстве.
Я опять превратился не более чем в боевую машину, сосредоточившись целиком на защите себя от этой бешеной атаки.
Мы сдерживали их немного дольше, чем ожидал я, пока давление их не стало таким интенсивным, что мечом невозможно было двинуть.
Бой перешел в кулачный, я бил и ногами, но по меньшей мере дюжина насевших на меня тварей свалила меня на землю.
Я почувствовал, как меня схватили за руки, но я все еще пытался бороться с ними. Они же вскоре связали меня.
Я опять стал пленником.
Выживу ли я, чтобы спасти Кенд-Амрид?
Теперь я начал сомневаться в этом. Я был уверен, что меня преследовала неудача, и чувствовал, что встречу свою смерть на этом таинственном Западном берегу.
Собаколюди перенесли нас в лес, разговаривая между собой на резком, лающем диалекте общего марсианского языка. Мне было трудно понять их.
Один раз я мельком увидел Хул Хаджи, которого несли несколько этих тварей, а также блеск золотых доспехов Рокина, и решил поэтому, что он тоже жив. Но я никогда больше не видел остальных варваров, и поэтому сделал вывод, что их убили.
В конечном итоге лес вдруг кончился, и открылась поляна, и деревня на ней. Дома представляли собой всего лишь грубо сделанные укрытия, но они оказались построенными на развалинах куда более древних зданий, не имевших, казалось, ничего общего с шивами или якша. Некогда здания, должно быть, были массивными и прочными, но воздвигла их более примитивная раса, чем те народы, которые уничтожили себя в Великой Войне.
Когда нас втащили в одно из укрытий и свалили на дурно пахнущий пол — наполовину из камня, наполовину из затвердевшей глины, я ломал голову над вопросом о расе, забросившей это поселение прежде, чем его обнаружили собаколюди.
Прежде, чем я успел что-нибудь сказать об этом Хул Хаджи или Рокину, под крышу вошел собакочеловек покрупнее, чем остальные, и посмотрел на нас своеобразными песьими глазами.
— Кто вы? — спросил он со странным акцентом.
— Путешественники, — ответил я. — Мы не причинили вам никакого вреда.
Почему вы напали на нас?
— Ради Первых Хозяев, — ответил он.
— Кто такие Первые Хозяева? — спросил лежавший рядом со мной Хул Хаджи.
— Первые Хозяева — это те, кто освободил нас из Хрустальной Ямы.
— Мы с ними не знакомы, — заявил я. — Почему они велели вам напасть на нас?
— Они нам не велели.
— Они отдают вам приказы? — спросил Рокин. — Если так, то скажите им, что они взяли в плен Рокина Золотого, и если он умрет, его воины покарают их.
Тяжелый рот собакочеловека растянулся в некоем подобии улыбки.
— Первых Хозяев нельзя покарать — они карают.
— Мы можем с ними поговорить?
— Они не разговаривают.
— Мы можем увидеть их? — спросил Хул Хаджи.
— Вы увидите их, а они увидят вас.
— Ну, по крайней мере мы, может быть, сумеем вразумить этих Первых Хозяев, — сказал я Хул Хаджи и вернул свое внимание собакочеловеку, который, как казалось, был вожаком стаи.
— Эти Первые Хозяева похожи на вас? — спросил я. — Или они похожи на нас?
Вожак стаи пожал плечами.
— Ни то, ни другое, — ответил он. — Больше похожи на этого, — он показал на Хул Хаджи.
— Они — народ моей расы, — Хул Хаджи немного приободрился. — Тогда они наверняка поверят, что мы не желали им никакого вреда.
— Только похожи на тебя, — поправил его собакочеловек. — Но не такие же, как ты. Вы увидите их в Хрустальной Яме.
— Что это за Хрустальная Яма? — проворчал Рокин. — Почему мы не можем увидеться с ними сейчас?
Собакочеловек снова, казалось, улыбнулся.
— Они еще не явились, — ответил он.
— А когда они явятся?
— Завтра. Когда солнце поднимется выше всего.
Сообщив это, собакочеловек покинул жилище.
Каким-то образом нам удалось немного поспать, надеясь, что таинственные Первые Хозяева окажутся более разумными и более приветливыми, чем собаколюди, которые явно прислуживали им.
На следующий день, как раз перед полуднем, в помещение вошли несколько собаколюдей, и подняв нас, вытащили на солнце.
Вожак стаи ждал, стоя на куске обвалившейся кладки, с мечом в одной руке и палкой в другой. На конце палки сверкал невероятных размеров камень, похожий на рубин. Я не понял его значения, за исключением того, что он, наверное, служил каким-то знаком превосходства этого существа над другими.
Нас снова унесли с поляны в лес, но на этот раз в скором времени мы очутились на намного большей поляне, на противоположном конце которой находился лес. Здесь колыхалась соляная трава, поднимающаяся до пояса и щекотавшая мне лицо, когда меня несли.
