Алла Гореликова - Серебряный волк, или Дознаватель
Серый дышит тихо и ровно, Карел – хрипло, временами что-то бормоча и вскрикивая. Мальчишка-паж уснул за столом, уронив на руки встрепанную голову. Сэр Оливер стоит у окна, откинув уголок шторы. Лека потянулся было налить вина – но не решился. Побоялся уронить кувшин.
На душе у Леки снова скребутся кошки.
За окном неторопливо простучали копыта, скрипнули колеса. Сэр Оливер, отпрянув от окна, шепчет:
– Хвала Господу!
И быстро выходит.
Лека нашаривает эфес… Впрочем, фехтовальщик из него сейчас никудышный, прямо скажем, никакой… не до того. Все же он встает, тяжело опираясь о стол, и поворачивается к двери.
Навстречу входящей женщине.
Пальцы сжимают край плаща – только и видно, как бледна, да тонкие губы решительно сжаты. Королева… Значит, вырвалась тайком из дворца – к сыну…
Она снимает плащ и глядит на Леку в упор. Глаза ее расширяются:
– А с тобой что?!
– Со мной?
Королева щурится, взгляд ее мечется от Сереги к Леке.
– А, поняла. Слыхала об этих чарах…
Ее называют ведьмой, вспоминает Лека. Похоже, в Таргале есть-таки один магознатец!
– Знаешь, – продолжает между тем королева, – лучше сними его амулет. Сейчас можно, он спит – и так и будет спать. А твои силы не бесконечны.
Лека мотает головой. Может, она и права… Вот только серебряный шнурок, привычно обхвативший запястье под рукавом походной куртки, когда-то принадлежал ей. И она не сможет его не узнать – а узнав, вспомнит, кому отдала…
Королева чуть заметно пожимает плечами. Подходит к сыну, трогает его лоб – жест, одинаковый, наверное, у всех матерей мира, – проводит ладонью над спиной. Шепчет:
– Плохо…
И, прикусив губу, ведет ладонями вдоль спины Карела, медленно, словно бы с нажимом – хотя Лека ясно видит, что она даже не касается кожи. Кровь уходит с ее лица. Из просто бледной она становится белой, белоснежной, алебастровой… и почему-то вдруг кажется Леке окутанной снежно-голубой вуалью холода. Лека смаргивает, странное видение исчезает, остаются только тонкие руки и белое лицо: прикушенная губа, отяжелевшие веки… дыхание Карела, все еще хриплое, но неуловимо другое.
Королева выпрямляется, просит свистящим шепотом:
– Пить.
Лека тянется к кувшину, но сэр Оливер, хоть вроде и стоял дальше, успевает первым. Вкладывает в тонкие пальцы кубок, поддерживает. Она выложилась, с ужасом понимает Лека, выложилась вся, до конца… не так уж и велика сила этой «ведьмы», по меркам Таргалы разве что, где и такие – редкость…
Королева падает на стул, закрывает глаза. Глубоко вздыхает. Рассказывает:
– Король напился. Ему много надо, чтобы свалиться, но в этот раз хватанул через край. Заснул, сапог не снявши… и ему снятся плохие сны. Черные. Не знаю, что будет утром. Упаси Господь попасть под руку.
А сама трет пальцы, разминает ладони. Вздыхает – глубоко, прерывисто, почти со стоном. Встает. Бросает на Карела внимательный, насквозь просвечивающий взгляд. Подходит к Сереге. Говорит отрывисто:
– Да отпусти ты его!
– Помешаю?
– Нет, что ты. Ему на пользу, не спорю. Просто тебе помочь уже не смогу, сил не хватит.
– Да ведь это не моя боль. Она пройдет сама, когда Сереге легче станет.
Королева меряет Леку долгим взглядом:
– Может, и не твоя. Только ты измотан до предела. Смотри, свалишься. Сэр Оливер, ну хоть вы бы ему сказали!
– Не свалюсь.
Королева качает головой и поворачивается к Сереге. И снова кажется Леке, что льется от нее снежно-голубой, унимающий боль холод… Вот перестают ныть плечи, вот идет вниз по спине волна блаженного онемения…
– Выпей, парень! – Сэр Оливер сует в руки кубок. – А то что-то ты совсем смурной. Как бы и вправду не свалился.
Лека выпивает, не замечая, что пьет: слишком уж сосредоточился на Серегином амулете… зевает вдруг… слышит смешок сэра Оливера:
– Вот и хорошо, парень… поспи.
И валится в ласковую прохладную темноту – без боли, без тревоги, без мыслей…
7. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
– Анже, проснись! Да просыпайся же!
Голос Сержа доносится глухо, будто из-за двери… но ведь он рядом? Кто бы иначе тряс меня…
– Вот так я и думал, что ты с дознанием с этим вовсе себя загонишь… Анже!
– Да просыпаюсь, – бормочу я.
– Ну да, как же! Ладно, дрыхни дальше…
Я просыпаюсь сам. Странно… по всему, раннее утро – а вот вечера что-то не помню. Только – Лекин амулет под ладонью… и видение, в котором принца Валерия, очень на то похоже, опоил сонным зельем капитан короля Анри!
Я встаю, подхожу к столу. Наливаю себе воды. На стук чашки просыпается Серж.
– Ох и испугался я вчера, друг Анже! Никогда ведь ты днем не спишь! А тут – добудиться не мог… Брат библиотекарь приходил, а ты – ну хуже пьяного…
Брат библиотекарь… Сколько же я не был у него? Два, три дня? Ох, нет… как раз вчера он рассказывал нам с Сержем о хрониках! Что это со мной, в самом деле? Совсем одурел, прав Серж, отдохнуть пора! Но ведь не бросишь… как отдыхать, когда все мысли об одном – что ж дальше-то будет?!
Звонит колокол, сзывая на утренние моления.
– Пойдем, – говорит Серж. – Пора уж тебе выйти… а то и вовсе денек отдохнуть.
– Мишо послушать, – подхватываю я. – Самое полное сказание, и никаких трудов.
– А знаешь, ведь Мишо ушел.
– Как ушел?
– Да как обычно. Он менестрель, птица вольная. Приходит, уходит…
– Жаль.
– Да ладно, – улыбается Серж. – Расскажу я тебе его самое полное сказание, если так уж хочешь. На память не жалуюсь. А за Мишо я рад. Вредно ему долго на месте сидеть, он скучать начинает.
Понятное дело, думаю я. Как и мне – долго отдыхать… тоже вредно.
8. Утро в «Счастливом путнике»
Лека со стоном поднимает голову. Вроде не пил вчера… или пил?
– На, – Ясек сует под нос кубок с водой. – Капитан просил извиниться.
– За что? – Лека залпом выпивает воду. В голове малость проясняется. Ровно настолько, чтобы понять: не с чего ей болеть. Ну то есть совсем не с чего!
– Он тебе ночью зелья накапал.
– Какого… зелья?
– Сонного. Нечистый тебя задери, Лека, а ну как – головой в мешок и прости-прощай?! Совсем ты осторожность потерял. Проснулся бы в темнице… Да сам подумай – если б он тебя узнал? И решил бы, что за твою голову Грозный простит сына? Что на это скажешь, Лека?
Лека трет виски и жалобно смотрит на поднос с завтраком. В животе урчит – но от вида еды ощутимо мутит.
– Ох ты ж… погоди. Что я помню? Сначала удрал лекарь. Оставил гадостную мазь. Ну да, и зелье. Потом… Ясек, ты не знаешь, что потом?…
– Потом…
– А, ну да! Потом приехала королева.
– Сначала вы намазали ребят этой зверской мазилкой. А ты, верно, тянул из Сереги боль, так, Лека?
