Дмитрий Володихин - Золотое солнце
— ...Словом, побоище было жуткое, но что-то в нем было от песни. Если бы не было в нем ничего от песни, мы бы проиграли дело... — только и сказал я ей.
Помалкивает, разочарованная. Чего ей больше хочется: переспорить меня, утихомирить меня или просто подробностей, чего-нибудь новенького? Кажется, подробностей... Девочка любит слушать истории... про варваров и разбойников.
— И вот еще что. Ну не убил бы я твоих миннан с зеркальными вместе, ну переваривала бы тебя сейчас очень большая змея, так в чем...
— Что-о, — перебивает она. — Какая змея?
— Это ваше проклятое дерьмо... Ахну-как-ее-там...
Я осекся. Она не знала. О боги, она не знала!
Глаза! Какие у нее сейчас глаза! Из-под пепла полыхнуло огнем.
А что стоит у моей Гадюки в зрачках! Какая смесь испуга и бешеного, гибельного восторга! Вот оно что, кричат ее зрачки, вот оно как! Они пожелали истребить меня! Ну нет, моя жизнь стоит дорого! Она очень дорого стоит... — как будто ее смертничество придало цены всей ее прежней судьбе!
Она вцепилась мне в мозги мертвой хваткой; я не пустил ее далеко. Но одно эта язвительная кошка с черной шкурой должна была понять: я не вру. О, поняла!
— Ты мог ошибиться. Ты почти ничего не знаешь о нашей жизни! — Куда только делась вся ее медлительность. Она говорила на своем островном наречии, добавив металла в тягучую смолу. Она чеканила слова. Иной раз человек, смеющий говорить так, получает власть над другими людьми... Не тот случай. Но как она говорит!
И как она меня отвлекает. Я не могу все время смотреть на нее. Я промолчал. Что ей ответить? Эти еще не появились из-за леса. Впрочем, рановато. Она:
— Если бы это можно было увидеть собственными глазами!
— Это повторяется каждый день.
— Тогда я должна увидеть. Слышишь меня, я должна!
Я перебрал множество обстоятельств. Кое-что говорило в пользу того, что да, действительно должна. Не бессмысленное желание для нас обоих. Кое-что прямо противоречило этому. В любом случае важнее всего — выжить. А уж потом все остальное. Рано принимать решение. Может быть, она поймет. Должна понять, не дура, магический дар слабоумным не дается. Отвечаю настолько вежливо и терпеливо, насколько умею, Аххаш, с советниками из пангдамской архонтии так не говорил, а они нам нужны, как никто, в общем, очень спокойно говорю:
— Я не отказываю. Может быть, так и получится. Но не сейчас. Потроха карасьи! Наберись терпения.
Теперь она не красная. Теперь она белая-белая. Смотрит на меня, сжав зубы. Молчит. И вдруг начинает стонать. Медленно, прерывисто и очень нехорошо стонет моя Гадюка. Аххаш, Аххаш и Аххаш! Ни к чему нам сейчас лишние громкие звуки. Они еще далеко. Но не прочесывают ли другие команды наш лес? Кровь. Да что за чума, она не желает расплакаться при чужом и не позволяет себе кричать! Моя Гадюка закусила губу до крови и пытается справиться со всем этим... Не многовато ли за одно утро для молодой бабы из сухопутных червей?
Я спрыгнул с дерева — как это не ко времени! — снял с ремня флягу.
— Вино. Выпей немного.
Стоит как истукан. Тут я сам зашипел не хуже змеи:
— Да пей же, бездна тебя забери! — и засунул ей горлышко в рот, почти насильно. Бульк! Пошло. Э!
— Хватит. — Тяну на себя, где там! — зубами вцепилась намертво. Ударить? Просто уперся ладонью в лоб и отжал Гадюкину голову от фляги. Облилась. Весь подбородок, вся ее зеркальная нелепица — в красном. Говорю:
— Тихо! Сиди тихо. Иначе подохнем, как рыба на остроге. Тихо!
То ли вино подействовало, то ли что... Гадюка моя замолчала, села, скрутилась так, что колени выше макушки. Хорошо. Я опять забрался на ветку. Чуть погодя снизу зазвучал неестественно спокойный голос:
— Крыса, если я не ошибаюсь, моя персона тебе зачем-то нужна. Обещай мне, что мы вернемся к этому разговору. Тогда я постараюсь не причинять тебе неприятностей...
Вот как! Девочка торговалась. И так явственно слышалась мне ее последняя, не произнесенная вслух фраза: «Во всяком случае, в ближайшее время»! И, кстати, Нергаш, Астар, Хромец, кто, кто из вас объяснит мне в точности: для чего нужна изгою Малабарке Гадюка? Ломает ли она мой «шагадес»?
— Обещаю. Но ты опять берешь в долг. Я — это все, что хранит тебя от смерти. И тебе пока нечем расплатиться. У тебя нет совсем ничего нужного мне. — Она не удержала удивленного взгляда. Женщина все-таки.
— Тоже нет.
На время разговор наш иссяк. Я вглядывался до рези в глазах, но никого не замечал, — там, вдалеке. Что, хорошо мы прошли, собаки след взять не могут? Вряд ли.
Наконец, они появились. Очень далеко. Видно только одно: какое-то беспорядочное мельтешение, будто комары роятся. Ага, встали на берегу. Дальше не двигаются. Заметили метку на камушке. Молодцы. Зоркие. Вижу, кто-то полез в море. Найдут кровь, лоскут зеркальный, что подумают? Зарезалось дитя безнадежности, с ума сошло, поубивало скольких, а потом зарезалось. Отлив тело унес. Может такое быть? Если твоя судьба — скакнуть в змеиное брюхо, то да, может. Вполне приличная смерть. Намного приличнее того, что было перед змеятником. Никто не посмеет упрекнуть в малодушии или глупости. Спрашиваю ее:
— Что вы можете, зеркальные? Можете посмотреть в прошлое, в будущее? Можете допросить вещи? Можете ли на расстоянии понять, жив человек или умер? Умеете определять, чья кровь или чьи кости перед вами?
Кажется, я сказал так много, что удивил ее. Эти все возились у камня. Пса туда на руках потащили? ...Она и ответила подробно. Задумалась. Не сразу ответила, но когда стала говорить, я подумал: отлично. Толково, умно говорит, а что важнее, сумятицей от нее уже не так сильно тянет.
— Вещи допрашивать не умеет никто, кроме богов. Прошлое закрыто для всех, даже для них. Будущее, напротив, иногда открывает кое-что, малые крохи. Жив ли человек? Очень сложная магическая процедура. Если я правильно помню, для подобного обряда необходимы как минимум две высшие, Великие Жрицы... э-э-э... зеркальные. У нас их и было две. Одну ты убил, и не могу сказать, что я очень жалею об этом. Другая ей на замену сможет добраться до острова из метрополии не раньше, чем по прошествии половины луны... Кому принадлежит кровь или какая-нибудь часть тела, установить не столь уж сложно. Пожалуй, я смогла бы это сделать. Но напрасно ты называешь меня зеркальной. Храмовая одежда, которую ты видишь, стала моею... — она запнулась, подбирая слова, — лишь по воле случая.
— Кто же ты?
— Наберись терпения. — Она не хотела вновь задеть меня. О, нет. Сказано было спокойно, мол, будет большой разговор, тогда и растолкую. Дело, мол, долгое. Ладно. Сейчас важнее другое. И тут она добавила:
