Тим Доннел - Пути судьбы
Конечно, он слышал музыку флейты, и слышал не один раз — в этом Луми готов был поклясться. Но где?! Он потер лоб, и тут же мелодия властно напомнила о самом дорогом и заветном, что у него было — о его снах. О, как он любил их, свои волшебные сны, и как ненавидел пробуждение! Наяву его окружали лишь злобные лица: Гартах, его сварливая жена, толстощекий змееныш Зарди, пыльная Хариффа, радующаяся богатым караванам и проклинающая одиноких путников… Флейта журчала, помогая забыть все это и снова вернуться в царство снов, столь прекрасное, зовущее и… ставшее для белобрысого мальчишки реальнее, чем сама ненавистная жизнь…
Соня играла, мечтательно глядя куда-то вверх, под потолок, и тоже видела что-то свое. А Луми сидел, закрыв лицо руками, неподвижный, как камень. Но в этот самый миг он чувствовал себя всадником на горячем коне, скачущим во весь опор, не разбирая дороги, за кем-то, кто был ему бесконечно дорог, за тем, кого он в мыслях называл отцом.
Всадник остановился и развернул могучего вороного жеребца, поджидая Луми. И мальчик с восторгом в который раз впился взглядом в его прекрасное и мужественное лицо. Светлые волосы незнакомца спадали до самых плеч, голубые глаза смотрели на Луми с ласковой усмешкой. Уголки губ тоже приподнялись в улыбке, слегка топорща золотистые усы:
— Ну что, мой мальчик, устал? Смотри, мы опередили их всех, пусть теперь догоняют!
Он поправил вышитый алым темно-зеленый берет и натянул кожаную перчатку — к ним уже приближалась свита, Мальчик знал, что идет соколиная охота, но не видел ни сокольничих, ни птиц. И кони куда-то исчезли, и трава под ногами превратилась в мраморный пол. Отец по-прежнему рядом, но они теперь стоят на высокой террасе дворца, и кругом до самого горизонта расстилаются возделанные поля, зеленые холмы, тенистые рощи…
Рядом зашуршало платье, и Луми, еще не повернув головы, догадался, кого увидит мгновение спустя — конечно, ее, свою мать, всегда такую ласковую и приветливую, с голосом, нежным, как пение флейты… той самой флейты… Луми хотел было обернуться, шагнуть навстречу, но в этот миг мелодия внезапно оборвалась. Лица, яркие одежды, голубое небо, зеленые поля — все смешалось в пестрый вихрь и исчезло. Вздохнув, он открыл глаза и натолкнулся на тревожный взгляд Сони. Уронив флейту на одеяло, она напряглась, как дикая кошка, и чуть слышно прошептала:
— Ты слышал? Там, за дверью?!
Луми покачал головой и повернулся к двери.
— Да не за этой, за другой! Ш-ш-ш, вот опять! Неужели не слышишь?!
Теперь уже и мальчик различал тихие скребущиеся звуки, словно кто-то царапал створку ногтями. Это была дверь в глухой стене без окон, та самая, через которую им предстояло идти дальше. Соня стремительно поднялась и выхватила из ножен кинжал. Луми встал рядом с ней. Его нога наткнулась на флейту, и он быстро, как величайшую драгоценность, поднял ее и засунул в свою суму.
— Смотри! Она открывается! — раздался у него над ухом взволнованный шепот, и Соня потянула мальчишку к противоположной стене. А он и сам уже видел узкую черную щель. Кто-то снаружи сильно толкнул створку, и она, до сих пор крепко запертая, послушно приоткрылась.
Соня метнулась к одеялу и подхватила лук и колчан. Теперь, перекинув лук через плечо и сжимая длинный кинжал, она чувствовала себя готовой встретить неведомую опасность. А Луми стоял позади девушки, прижавшись спиной к стене, и в голове его назойливо вертелись слова, произнесенные совсем недавно им же самим: «Среди огня легко промочить ноги, легко промочить ноги, промочить ноги!.».
Дверь открывалась медленно, очень медленно, словно испытывая терпение людей. Соне захотелось броситься вперед и распахнуть тяжелую створку, чтобы наконец оказаться лицом к лицу с таинственным противником. Девушка каким-то звериным чутьем ощущала таившуюся в двух шагах угрозу, и она давно знала, что нападать всегда лучше первой, но врожденная осторожность все же удержала ее от этого безрассудного поступка.
Сзади топтался Луми, бормоча свою чепуху: «В огне легко промочить ноги, промочить ноги…» Эти малопонятные слова окончательно разозлили Соню, и она двинулась вперед.
В тот же миг створка глухо стукнула о стену, а в проеме неподвижно, опустив голову, стояла медноволосая женщина в мужских холщовых штанах, белой рубахе из тонкого полотна и узорной безрукавке… Ее лица не было видно — вьющиеся пышные пряди закрывали его.
— Боги! — раздался за спиной девушки испуганный возглас. — Рыжая, да ведь это — ты!
Женщина на пороге взмахнула рукой, отбрасывая со лба растрепанные волосы. Соня тихо вскрикнула и невольно попятилась — на лице незваной гостьи, точной копии ее собственного, сверкали черные, обжигающие, словно уголья, глаза. Она была совсем безоружна, эта женщина, казавшаяся зеркальным отражением Сони, но и девушка, и Луми, еще крепче вжавшийся в стену, почувствовали, что ни кинжал, ни стрела ей не страшны.
— Это не человек, это Сила! — прошептал мальчик. — Если она заговорит, не отвечай, а то сразу окажешься в ее власти! Поняла, Рыжая?!
Соня чуть заметно кивнула, не сводя глаз с незнакомки. Та, переступив порог, окинула их горящим взором и медленно вышла на середину комнаты. Дверь за ее спиной тихо закрылась.
— О, я вижу, вы тут прибрались к моему приходу! — молвила она, удивленно приподняв брови. — Я рада, что мне не придется это делать самой! Ну, раз уж вы пожаловали в мое жилище, давайте поговорим!
Женщина еле заметно шевельнула губами, и там, где сплетались мозаичные кольца, появилось кресло из черного дерева. Она села, испытующе глядя на Соню:
— Я — Гара, хозяйка этого прекрасного дворца, а вы кто, юные путешественники по опасной Тропе? — Ее голос звучал сочувственно, и он не был голосом Сони. — Расскажите мне, и, быть может, я отведу вас туда, куда вы направляетесь! Говори ты, отважная девочка! Можешь убрать свой кинжал, а то у тебя уже пальцы побелели! Ха-ха-ха, да еще и лук в придачу! Нет-нет, я не смеюсь над тобой, я жду ответа! Так кто же ты и чего ищешь в моих владениях?
Она говорила вкрадчиво, впившись властным взглядом в растерянные глаза Сони. Губы девушки дрогнули, ей внезапно захотелось все рассказать этой странной женщине, принявшей ее облик. Но тут Луми так сильно вцепился в ее локоть, что Соня чуть не вскрикнула. И сразу же прикусила язык, вспомнив его предупреждение.
Проклятая колдунья! Никому не под силу заставить ее, Соню, заговорить, если она сама того не пожелает! И гирканское упрямство, доставшееся девушке от отца, горячей волной ударило в голову. Щеки ее вспыхнули, губы искривились в надменной усмешке, глаза злобно сверкнули.
