Мартин Романо - Всадники бури
Может быть, ей случилось тогда невольно наблюдать его беседу с комендантом башни? Ведь он же отчетливо слышал на лестнице негромкие звуки чьих-то шагов (комендант, помнится, еще ссылался на крыс!).
А, может, это Конан тогда подслушивал, а затем не отказал себе в удовольствии передать все Дэви?..
Как бы там ни было, одно стало очевидным: Жасмина теперь старалась всячески избегать Шэриака, хотя и оставалась по-прежнему любезной с ним (вот только любезность эта отдавала какой-то фальшивой беззаботностью).
Итак, от Дэви Шэриаку не удалось-таки узнать ничего. От ее лекаря — тоже. Стоило признать, что доверие Дэви Жасмины им было справедливо заслужено.
По приказу Джайдубара, на поиски Зулгайена и Конана (чья явная причастность к побегу туранского полководца отнюдь не была доказана; однако же Шэриак смог убедить правителя в том, что теперь Конан — человек Ездигерда) были посланы лучшие отряды стражников. Принц и сам не замедлил отправить на улицы Айодхьи своих шпионов. Но поиски ни к чему не привели.
И только тогда, уже отчаявшись отыскать Зулгайена и Конана здесь, в вендийской столице, Шэриак наконец решился обратиться во Аграпур, к верховному жрецу Эрлика. Но, признаться, план этот был крайним в планах принца. Ибо, прибегнув к помощи жречества Эрлика, Шэриак уже не мог рассчитывать на возвращение Зулгайена в Айодхью. А ведь иметь при себе лучшего полководца Ездигерда — значило держать само туранское жречество в постоянном трепетном беспокойстве. И если бы в побеге Зулгайена не был бы замешан Конан, Шэриак и не подумал бы ставить в известность об этом служителей Эрлика. Но ему нужен был Конан. О, да! Ему стоило бы только зачислить этого человека, варвара с далекого севера, в ряд своих сподвижников, ну или хотя бы пустить повсеместно слух о том, что это действительно так — и с ним, Шэриаком, стали бы считаться во всем мире.
Уже не первый год Шэриак жаждал заполучить власть в стране. Но судьба была безжалостно несправедлива к нему. Казалось, она просто смеялась над Шэриаком, неизменно оставляя ему лишь вторые роли. Во всем! Лишь успев появиться на свет, он уже оказался вторым — младшим из двух братьев. Старший брат вскоре стал правителем; властным и сильным, а Шэриак… Шэриаку остался тот самый же титул, с которым он был рожден. И единственное, на что ему приходилось надеяться, это на то, что рано или поздно брат — его родной брат — умрет, и в соответствии с вендийским законом, власть в государстве перейдет к нему. Долго ждать не пришлось: тот умер, не успев перешагнуть даже сорокалетнего рубежа. Умер, оставив после себя сына Бунду Чанда и дочь Жасмину. Однако и взошедшему на вендийский престол сразу после смерти отца Бунде Чанду, заносчивому высокомерному юнцу, не долго суждено было править — слишком скоро его душа отправилась в лоно Асуры. А Жасмина?! Признаться, ее Шэриак не терпел больше всех остальных. Ее права (ха! — сомнительные права женщины) на престол оскорбляли его. Она же, эта своевольная самонадеянная дурочка, вела себя недостойно королевской крови. Как только умер молодой правитель Бунда Чанд, жрецы и высшие сановники вендийского государства с завидной неутомимой настойчивостью принялись требовать от юной принцессы незамедлительного вступления в брак и рождения наследника. Но Жасмина, небрежно отвергая разумные доводы, вовсе и не собиралась торопиться с замужеством. Бесстыдно кокетничая с дарованной ей небесами властью, принцесса играла своими преемниками, будто перстнями, унизывающими ее длинные белоснежные пальцы. При этом она даже не вспоминала о Шэриаке, не разу не упомянула о нем как о возможном претенденте на престол.
А потом Дэви Жасмине вдруг взбрело в голову, наконец, вступить в брак — и это после стольких-то лет своего упрямого категоричного отказа от замужества. И снова с ее стороны не обошлось без очередного сюрприза: из всех многочисленных претендентов на свою руку, мужей знатных и богатых, она выбрала малоизвестного еще к тому времени, почти обедневшего князька небольшой полузависимой провинции. Имя ее избранника было Джайдубар. С высокомерным видом вошел новый правитель в мраморные стены аграпурского дворца. Вошел, чтобы стать в нем полновластным хозяином.
Шэриак тяжело вздохнул. При одном воспоминании о Джайдубаре в его жилах вскипала кровь. Его ненависть к нынешнему правителю была болезненной, зудящей и… беспомощной. Это была ненависть шакала ко льву! В глубине души Шэриак, конечно, признавал достоинства Джайдубара. Жасмина ничуть не ошиблась, приняв решение именно его сделать правителем Вендии. Но разве это могло успокоить его, Шэриака?! Сила правителя только разжигала в нем еще большую ненависть.
Высшая знать, государственные сановники и жрецы Асуры, сперва с подчеркнутой холодностью принявшие нового правителя Вендии, затем, спустя всего не более года после вступления того на престол, нашли его разумным правителем и охотно поддерживали любые его политические начинания.
И теперь Шэриак с тайной горечью признавал, что в сложившейся ситуации ему не находилось места на государственной сцене Вендии. Все мысли принца были подчинены единственно тому, каким образом можно было устранить те многочисленные, ставшие перед ним, будто огромной непроходимой стеной, препятствия на пути к все более желанной власти. Сейчас, когда маленькая принцесса Насинга была похищена (и, видит Асура, Шэриак, как никто другой во всей Айодхье, не испытывал никаких сомнений относительно того, что этой девочке уже не суждено когда-нибудь вернуться в королевский дворец), его шансы пробраться к трону заметно возросли. Причем объяснялось это не только лишь тем очевидным безоговорочным обстоятельством, что, будучи прямой наследницей на престол, Насинга представляла ему серьезнейшую конкуренцию. Воспользовавшись похищением принцессы, хитроумный Шэриак пытался обострить размолвки, существовавшие между Джайдубаром и Жасминой. К счастью для него, всем приближенным ко двору, было хорошо известно, что отношения между правителем и Дэви были довольно прохладными и не совсем соответствующими их супружескому положению. Впрочем, что все же нисколько не умаляло несомненного доверия и огромного искреннего уважения, которые испытывала к своему мужу Жасмина. Между тем, самому Джайдубару, по своей природе бывшему очень ранимым и обидчивым, совсем не по душе были установившиеся между ними Дэви отношения. Он любил жену, но, не найдя, как ему казалось, в ее сердце ответа на свои чувства, был глубоко оскорблен и подавлен этим. Подозревая Дэви Жасмину в измене, он следил за каждым ее шагом. Не упускал возможности лишний раз наведаться в ее покои. И регулярно подвергал жесточайшему допросу приближенных к Дэви рабов. И хотя у Джайдубара так и не находилось веских причин, чтобы упрекнуть супругу, ревность его была настолько болезненна и слепа, что даже собственная тень Жасмины порой казалась ему достойным соперником.
