Гай Орловский - Любовные чары
Финнеган, Эллиан и Баффи слушали молча и со всем вниманием на лицах, время от времени наклоняли головы, подтверждая мудрые слова короля и соглашаясь с ним по всем пунктам, а мы с Фицроем, как фигуры совсем мелкие, просто таращили глаза на короля, и по нам видно, что впечатлены. Финнеган сказал учтиво:
— Ваше величество, мы созерцали вашу прекрасную столицу, эту жемчужину Уламрии… и не находили слов от восторга!
Король Антриас посмотрел на него бешеными глазами.
— Это только начало расцвета! — прогрохотал он могучим голосом, и под сводами заметалось перепуганное эхо. — Клянусь, я сделаю Ииссор самым прекрасным городом в мире! И меня запомнят как великого короля!
Финнеган поклонился со всей учтивостью, не дрогнув под бешеным натиском.
— Ваше величество уже знают во всех ближайших королевствах…
— Узнают и в дальних, — пообещал Антриас. — Весь мир увидит величие Уламрии!..
Лорд Ваддингтон, что стоял неподвижно и слушал, сказал громко:
— И содрогнется под железной поступью ее сынов!
Антриас сделал вид, что не услышал неполиткорректных слов своего государственного секретаря.
— Сейчас всех нас ожидает королевский пир, — сказал он, — это в вашу честь, глерд Финнеган, и ваших людей!
Ваддингтон сделал шаг вперед и провозгласил:
— Его величество король Антриас приглашает всех занять свои места в главном королевском зале!
Он взмахнул рукой, и тут же грянула музыка, естественно, только трубы, король поднялся во весь громадный рост, а все в зале поклонились и с медленной величавостью ринулись к широко распахнутым дверям.
Я застенчиво пропускал всех впереди себя, на каждом крупно начертано, что это сама самая знать, а я хто, а когда вышел последний, и слуга, закрывающий двери, взглянул на меня с вопросом в глазах, сказал шепотом:
— У меня личное послание королевы к королю.
Его лицо не дрогнуло, словно личные письма королю приходят от королев пачками, коротко кивнул.
— Передать? Или…
— Я сам, — ответил я тихо.
Он кивнул.
— Ждите.
Глерд Финнеган с Эллианом и Баффи за все время даже глазом не повели в мою сторону, так что если вообще потеряюсь или с башни упаду спьяну, не заметят, они — это они, а я — это я, ничего общего, потому я смирно ждал.
Через пару минут за мной зашли двое, оглядели внимательно на предмет спрятанных ножей.
— Глерд Юджин?
— Он самый, — ответил я.
— Вы уверены, что должны лично?
— Таково повеление.
Они переглянулись, один сказал негромко:
— Следуйте за мной.
Я промолчал, в этой ситуации чем меньше слов, тем выше их значимость, а отсутствие — так и вовсе золото.
Узкий коридор, в котором так хорошо держать оборону, вывел к кабинету короля, где по обе стороны выстроились слуги, посыльные и могучие гвардейцы.
Двери передо мной распахнули и вошли следом, но король Антриас, взглянув на меня внимательно, жестом велел всем выйти.
Когда дверь закрылась, спросил отрывисто:
— Что за послание?
Я медленно запустил пальцы за ворот и так же медленно вытащил двумя пальцами за самый уголок письмо. Антриас следил внимательно, и, когда я подал ему на вытянутой руке, его лицо слегка разгладилось. На королей часто совершают покушения, и даже такой гигант должен быть осторожным.
Пока он читал, я рассматривал его внимательно, стараясь угадать слабые места. Если брать общенародную точку зрения, то сила — уму могила, но история знает ряд деятелей, что обладали немалой физической мощью, но также и умом, что не уступал ей ни в чем.
Он дышал все чаще, кровь бросилась в лицо, я видел, как он сдерживает в себе ярость, только губы задергались, а на меня посмотрел лютым взглядом, обрекающим на смерть.
— Почему, — прохрипел он так, словно волк, подавившийся костью убитого лося, — почему это письмо передано через вас?
Я ответил смиренно:
— Видимо, такую мелкую сошку потерять не жалко. А тайна дипломатической переписки будет сохранена.
Он продолжал сверлить меня лютым взглядом.
— И вы с этим смирились?
— Ваше величество, — ответил я еще смиреннее, — у меня нет богатой и влиятельной родни. А это значит, обречен всю жизнь вытирать полы за другими… если не выберу дорогу, полную опасностей, но где есть и добыча… и шанс на взлет.
Он жестко усмехнулся.
— Верная позиция. Большинство, конечно, гибнут… но уцелевшие получают частенько даже больше, чем надеялись. Что в письме, вам известно?
Я поколебался, ответил, уронив взгляд:
— В общих чертах. Потому что ее величество поручило мне, если вы поинтересуетесь, смиренно изложить точку зрения ее величества.
— Наказать, — произнес он с нажимом, — моя венценосная кузина просит, а на самом деле требует, наказать виновников похищения какого-то вашего лекаря… как его, забыл имя…
— Рундельштотт, — подсказал я. — Лекарь Рундельштотт.
— Да, — сказал он, — так мне и сказали недавно. Лекарь Рундельштотт. Но, как мне сообщили, все его похитители погибли? Их убили, как говорят, прямо на глазах городских стражей, что на башнях по эту сторону реки! Там, на той стороне моста!
Я ответил тихо и смиренно:
— Нам неизвестно, ваше величество, погибли или не погибли…
Он рыкнул:
— Но вашего колдуна увезли?
— Да, — подтвердил я. — Даже мост немножко попортили, но, ваше величество, разве важно, погибли они или нет?
Он процедил сквозь зубы:
— А что важно?
— Ваше величество, — сказал я осторожно, — наши глерды… как и любые на их месте, уверены почему-то, что эти простые ратники не сами придумали похитить Рундельштотта! Да еще и повезли его не куда-нибудь еще, а прямо в столицу!..
Он запнулся, ярость бушует в нем, однако снова удержал ее в руках и сказал так же хрипло:
— Это те ученики Рундельштотта… обрушили мост?
Я поклонился.
— Они хотели еще и башни снести в городе, но устрашились гнева королевы… Она могла не одобрить такое своеволие. По ее мнению, короли неприкосновенны. А те исполинские башни могли… гм… к вам как-то прикоснуться. Или задеть при падении. Прическу испортить, если обрушиться на голову, или пылью запачкать…
Он нервно дернул щекой.
— Колдовство недопустимо для воина!
— Ваше величество, — напомнил я, — королева Орландия как бы не совсем воин, так как родилась, простите за непристойное слово, женщиной… Не знаю, хорошо это или плохо, вам виднее, но все мы знаем, что женщины немножко ведьмы еще от рождения.
Он взглянул остро, словно всадил в меня меч.
