Дункан Мак-Грегор - Конан и призраки прошлого
— Хватит! — завизжал блонд. — Говори ты, — он ткнул пальцем в Сенизонну. — Кто вышел первым?
— Я не помню, господин… — дрожащим голосом сказал грустный красавец. — Я не видел…
— Ты! — палец блонда переехал чуть влево и теперь указывал на Енкина.
— Не видел, — поднял мокрые глаза младший сын Леонсо.
— Ты! — уничтожающе прошипел блонд, тыча в Мадо. Рыжий съежился. Украдкой он бросил затравленный взгляд на собратьев и, увидев на их лицах выражение тех же чувств, что обуревали и его, прошептал:
— Не могу ответить, господин…
— Что-о-о? — взъярился блонд. — Да я тебе покажу, дерьмо издохшей лошади! Отвечай, кто вышел первым?
— Леонсо…
— За Леонсо! — блонд, по всей видимости, уже терял терпение.
— Гельде… Или нет, господин, сначала вышел Гельде…
— Сейчас я прикажу дать тебе сотню плетей, а потом бросить в клетку со львами… Как тебе это понравится?
Мадо поперхнулся. Сморщив нос, он опять оглянулся на приятелей, что переминались с ноги на ногу за его спиной. «Скажи ему хоть что-то», — умоляюще зашептал взмокший от страха Сенизонна. И Мадо сказал:
— Следом вышел я. Теперь уже пришла очередь блонда поперхнуться и в изумлении уставиться на рыжего.
— Ты?
— Я, — подтвердил Мадо.
— Не слушай его, господин, — взволнованно произнес Михер. — Он шел за мной, а я за толстяком. Только не помню, за каким именно…
— Верно, — кивнул Агрей. — Мадо шел за Михером, а тот за чьей-то тушей. Но перед тушей, господин, вышло еще двое.
— Кто? — прошипел блонд.
— Если бы я знал их, господин, — смиренно ответил Агрей. — Но я мог зрить только их спины, и скажу тебе точно: раньше я таких спин не видел.
— В них было что-то особенное? — осведомился чуть успокоившийся блонд.
— Нет, — пожал плечами парень. — Спины как спины… Но не наши, клянусь Митрой.
— Кто еще поведает мне о сих спинах?
— Я, господин, — пролепетала Велина.
— Ну?
— Одна спина была широкая-широкая, и находилась высоко от пола…
— Значит, он большого роста, — глубокомысленно заключил блонд.
— Да, — кивнула Велина и продолжала. — А другая спина была узенькая-узенькая — вот вроде нашего Мадо — и находилась от пола низко.
— А этот маленького роста, — заверил присутствующих блонд. — Дальше, женщина.
— Все, — потупилась она. — Больше я ничего не видела.
— Тьфу!
Блонд откинулся на спинку кресла, положив одну руку себе на штаны, а другой поглаживая свою бородку. Он и раньше понимал, что от этих ублюдков толку никакого, кроме вони в кабинете. Они, конечно, не как там его… Бродяг понаехало на Митрадес уйма, теперь покою не будет ни днем ни ночью… Была б его воля, запер бы ворота и не пускал никого. А своим бы давал два раза в луну плетей, чтоб знали свое место, отродье Нергала, бычьи хвосты, дерьмо собаки… Блонд вздохнул тяжело, в глубине души страшно гордясь особой своей миссией, благодушно посмотрел на лицедеев, понуро стоявших перед ним, и по-отечески сказал:
— Ну, что стоите, дурни? Пошли вон.
Глава 8
Ночное небо быстро светлело. Бледнели и исчезали звезды, нежный розовый свет на горизонте обещал скорое появление ока благого Митры, а с ним и пробуждение всего сущего, начало жизни — ибо день есть жизнь, что умирает ночью.
Покинув дом Мгарс, Конан вдохнул прохладный, но уже начинавший теплеть воздух; на улице не было никого, только вдоль зданий черной тенью крался ободранный одноухий кот, настороженно кося по сторонам круглым зеленым глазом. Человек шикнул и кот, замерев на мгновение, потом стремглав бросился прочь, скрылся в узком переулке, откуда вскоре раздалось утробное «мр-рау!» И это тоже была жизнь.
Запахнувшись в широкую куртку, король двинулся дальше. Пустой город, за вчерашний день пропитавшийся страхом, ненавистью и отчаянием до самых подвалов, лежал перед ним. Конан словно чувствовал беззвучно исторгающиеся из окон и щелей, сочащиеся из стен вопли осиротевших, стоны раненых, но более всего — страшные проклятья, посылаемые обманутыми, порабощенными людьми тем, кто ступил на их землю так пьяно-весело и кто так бездумно, безжалостно уничтожал все им родное, все близкое… И хотя король отлично знал, что не так уж долго будет продолжаться сей ужас, порожденный царством Нергала, его сердце наполнялось сходными чувствами и те же проклятья бормотал он сквозь зубы теперь, проходя по пустым улицам Хаурана.
Шемиты появились неожиданно. Конан отскочил в тень, падающую от высокой стены, и подождал, когда они подойдут ближе. Их оказалось пятеро. Порядком нагрузившиеся в одном из многочисленных хауранских кабаков, они подскакивали подобно козлам, но звеня при этом доспехами, заплетающимися языками горланили песню на древнем своем языке и всячески поносили город и его жителей. Все они были высокими, крепкими деревенскими парнями, коих глупость, так часто свойственная молодости, занесла в наемную армию, где работой являлся бой, а ценой каждому — мелкая медная монета, ибо до золотой доживали далеко не все…
Конан убрал ладонь с рукояти меча: есть ли сейчас у него — не капитана гвардии королевы Тарамис, а короля великой Аквилонии — причина и право отнимать жизнь у этих парней? Он усмехнулся сам своим праведным мыслям, пожал плечами, и в этот момент что-то почти забытое шевельнулось в душе, отчего тело покрылось мурашками и взмокло. Он вспомнил… Не нападать первым, не убивать без причины, не поднимать руку на того, кто просит пощады… Да, он помнил. Дар Митры, потерянный так давно и безвозвратно… Жалел ли он о том? Нет. Но с тех пор слова наставника то и дело вторгались в его мысли, заставляя суровую натуру варвара испытывать священный, хотя и весьма кратковременный трепет. Вот и теперь дыхание его на миг перехватило, но затем он снова усмехнулся, отгоняя прочь все бесполезное и только отвлекающее его от реальности, и, дождавшись, когда шемиты скроются за поворотом, пошел дальше, чувствуя себя лишним в этом городе, что был его приютом десять лет назад.
У храма Митры Конан остановился. Ни души — хотя край солнца уже показался вдали, за домами. Но ныне жизнь Хаурана была иная, не та, что вчера, а потому и привычное течение ее изменилось; люди боялись покинуть свои жилища, а шемиты, утомленные резней и бурной ночью, храпели в казармах, не ощущая никакого смысла в раннем пробуждении — город принадлежал им.
Внезапно какой-то шорох почудился королю за стеной храма. Он пригнулся, снова положил руку на эфес, нырнул за высокое крыльцо и там замер.
— Наконец-то я нашел тебя… — ворчливо пробурчал меир Кемидо, выруливая к крыльцу. Длинный светлый балахон его волочился по земле и совсем запылился, крокодилья физиономия еще больше вытянулась, а маленькие глазки посветлели и шныряли по сторонам, такие скользкие, словно крошечные рыбки, и также не способные стоять на месте. В конце концов старик все же сфокусировал взгляд на Конане и, недвусмысленно скривившись, добавил: — Мой господин…
