Тимур Рымжанов - Хромой странник
Под горном валялась проржавевшая старая жиковина, часть воротных петель. Этого куска было вполне достаточно, чтобы смешать его с недоделанным «заморским» чугуном и превратить в приличную слоеную сталь.
То и дело поглядывая в пламя горна, к наковальне стали подходить молотобойцы, держа наготове небольшие кувалды. Их было трое, дюжие коренастые молодцы, судя по всему, вышколенные своим мастером как следует. Я умел работать с молотобойцами. Если команда была слаженная и знала дело, то порой получалось лучше, чем даже с помощью пневматического молота.
– Готовсь! – Я вынул клещами из горна кусок железа с наложенными поверх осколками, тут же загнул и сделал как бы конверт из железа с начинкой внутри. – Бей!
Маленьким молотком я только указывал молотобойцам, куда бить и с какой силой. Удивительно, но за столько лет технология ручной ковки не изменилась. В двадцать первом веке я пользовался теми же самыми командами и приемами. Подмастерья понимали меня с полуслова, с полужеста. Мальчишка, тот, что возился с руками мастера, сбегал еще за углем и подсыпал сбоку от горна, давая мне самому возможность регулировать количество топлива. В мое время работать на древесном угле считалось чуть ли не роскошью, а здесь другого топлива просто не было. Чтобы не студить горн, пришлось закрыть ворота. В мастерской стало жарко. Я скинул тулуп и рубашку, увлеченный таким любимым и знакомым делом. Уже не чувствуя времени, не чувствуя усталости, колотил по железу с каким-то рьяным остервенением. За все это время ни боярин, ни его охрана, ни его спутница не произнесли ни слова. Они с интересом наблюдали за моими движениями, раскрыв рты. Боярыня сняла полушубок, чуть ослабила узел платка.
Часа через полтора я понял, что заготовка под молотком стала тугой и уже с трудом тянется. Это был очень хороший признак, означающий только то, что пакет готов. В результате получилась неплохая дамасская сталь примерно в тридцать слоев. Взглянув на оружие охранников боярина, я понял, что сделать нужно что-то похожее. По виду это были обычные славянские мечи, о которых я знал и умел их делать, но какие-то очень мелкие, словно бы на них железа пожалели. И молотобойцы, и мальчишка подмастерье, да и я сам уже были в поту, взмыленные, как лошади на скачках, но останавливаться не спешили.
Даже искалеченный мастер с интересом наблюдал за тем, какие странные, наверное, с его точки зрения манипуляции я проделываю над этой железякой. Мальчишка принес еще глины и залил водой в небольшой деревянной кадке, как я и попросил. Эту глину, разведенную до состояния эмульсии, я использовал будто обмазку, предохраняющую сталь от выгорания. На последнем, завершающем этапе она понадобится мне для закалки.
Я смешал часть пепла и окалины с угольной пылью и густо покрыл весь будущий клинок, оставив только кромку. Это была японская технология. Разумеется, японцы в своем деле были куда более обстоятельными, но даже в моем спешном исполнении такая технология должна сработать. Кромка меча была только намечена, еще не точеная. Рукоятку я не стал выковывать, просто оставил с запасом, чтобы мастер потом завершил работу. Сейчас не это было главное.
Вынув клинок из бочки с водой, я отбил всю глину, проверил на предмет деформации плоскость лезвия и с удовольствием деранул кромку куском камня, проверяя на прочность острие.
– Ну что, боярин? Сколько гривен дашь за этот меч?
– Ну ты и алыра! Сижу, дивлюсь – все, что скоморошьи пляски. От каких ведунов только набрался удали такой?!
– А ну, вынимай меч, – обратился я к одному из охранников.
Наверное, только в этот момент и сам боярин, и его охрана сообразили, что все это время позволяли мне делать боевое оружие. Одного взгляда на пористый клинок охранника было достаточно, чтобы понять, что ему не устоять против моего, пусть и наспех выкованного.
Я отошел чуть в сторону, так чтобы при ударе не задеть никого из присутствующих. Обмотал рукоять тряпкой, примеряя в руке. Без подготовки сильно ударил по мечу охранника. Перерубить толстенную сталь было невозможно. Мой меч, как зубило, врезался в клинок противника и увяз там. Оружие вылетело из его рук, повиснув на моем клинке. Я только перехватил за вторую рукоять и разъединил клинки. На моем даже царапины не осталось, а вот меч охранника стал совершенно непригодным. Лезвие было прорублено у самой рукояти чуть ли не до дола.
Боярин даже соскочил с лавки, так поразила его моя демонстрация. Охранник с сожалением осмотрел испорченный меч и, как бы прицениваясь, стал разглядывать новый, тот, что был в моих руках.
– Вот так-то, боярин! Кузнец в ремесле что Сварог! Не буди лихо, пока оно тихо! Смотри, с кем тягаться вздумал, тут одной спеси мало!
Сказав это, я со всей силы саданул мечом в деревянную колоду, вгоняя клинок. Накинул тулуп, башлык и вышел во двор.
В этот момент ужасно хотелось закурить. Но, увы, сигареты кончились в первую же неделю, как бы я ни старался их экономить. Мышцы гудели от напряжения, голова кружилась от угара, но я чувствовал себя счастливым и удовлетворенным. Как мало все же надо человеку! Сущий пустяк, мелочь – всего лишь заняться любимым делом, и уже не важно, где и как. Пока я работал, казалось, весь мир перестал существовать. Не было ни времени, ни пространства, только творческий азарт, кураж. Сладкое чувство, незабываемое, волнующее.
Петр сидел на корточках возле забора напротив мастерской. По всему было видно, что он уже давно меня ждал, да никак не решался войти. Небо уже потемнело, из свинцовых туч сыпалась снежная крупа, но я не замечал такой мелочи, я просто сиял от счастья.
– Люд уж слух пустил, что, дескать, чужак-волыкай боярина Дмитрия Васильевича задирает. То ли железом жжет, то ли расправу лютую учинил.
– Пошли отсюда, Петр, я, похоже, перегнул малость, так что на болоте будет в самый раз отсидеться.
– Да какой пошли, варяг! Побежали! Не то как ратники всполошатся, перед ними ответ держать нет никакой охоты. Ты там хоть никого не покалечил?!
Грязь на улице, да мостки заметно подморозило. Выйдя из кузницы, я холода не чувствовал, но вот когда уже спустились к берегу реки, понял, что двигаться придется чуть ли не в маршевом темпе, иначе замерзнем. Это сюда в город мы добрались на лодке, обратно придется ножками ковылять, а это километров пятнадцать, не меньше, а на мне одежда вся сырая.
Я не переставал удивляться терпению Петра. Он прощал мне все выходки и позволял творить в его доме бог весть что. Я старался не злоупотреблять, но порой меня просто несло. После успешных экспериментов с гончарной печью, я решил не останавливаться и продолжить в том же духе. Первой причиной моего беспокойства стало собственное не очень хорошее самочувствие. Яркими впечатлениями всплыли в памяти те страшные два дня, что я провел на берегу реки, мучаясь от кишечного расстройства. Мне требовался набор лекарств и медикаментов. Пока еще были травы, я собрал их достаточно. Начиная с конца лета, уже накопился солидный гербарий. Знаю, что часть трав следует готовить свежими, но тогда у меня еще не было спирта. Да! Я знаю, что в то время, то есть в это время, на Руси, если это Русь, конечно, еще понятия не имели, что такое спирт. Зато я прекрасно знал, что это такое, как его готовить и использовать. Как ни старался – змеевик у меня не выходил. Пришлось обойтись собственноручно изготовленной ретортой с длинным горлышком, загнутым, как змейка. В результате, после того как извел на свои эксперименты почти мешок пшеницы, сумел сделать примерно три литра вполне сносного первача. Перегнал его еще три раза, прочистил, прогнав через древесный уголь, и отложил в укромное место, для того чтобы зимой еще раз прогнать, но уже по выстуженному железу. Надежней способа очистки мне вспомнить не удалось. Здесь меня никто не ограничивал в фантазии и применении рецептов, в двадцать первом веке весьма опасных и даже незаконных. Настойки полыни, мухоморов и семян ландыша были отложены мной как неприкосновенный запас. Оставшийся спирт также пошел на лекарство, хоть порой и возникало желание сесть и под хорошую закуску надраться до поросячьего визга.
