Джон Норман - Вождь
— Если ты не хочешь, чтобы я смотрел на нее как на женщину, зачем ты привела ее ко мне полуодетой? — спросил крестьянин.
Судья в ярости взглянула на него.
— И надела на нее ожерелье? — добавил он.
— Молчи!
— Разве она не личность? — спросил он, не совсем уверенный в значении этого слова. Казалось, оно ничего не выражает. Крестьянин никогда не знал, что оно значит.
Стражники подняли дубинки.
— Она — арестантка, падшая женщина, — объяснила судья.
— Не личность?
— Нет. На таких, как она, каждый имеет право смотреть с расширенными зрачками.
— Тогда что плохого, если я сделал это? — удивился крестьянин.
Судья нахмурилась и покраснела, положив обратно на стол бумагу.
Затем его отвели к судебному исполнителю в синем мундире. Она была молода и довольно привлекательна. Крестьянин прикинул, как бы она выглядела обнаженной с ожерельем на шее, подобно падшей женщине. Вероятно, они бы не слишком отличались друг от друга. Но крестьянин тут же решил, что его мысли неприличны. Эта женщина была хонестори, возможно, даже патрицианка, одна из немногих на провинциальной планете. Но все же она была женщиной. Так в чем же разница? Первый раз взглянув на крестьянина, она затаила дыхание и смутилась, а потом отвернулась, густо покраснев. Судья не заметила этого. Причина того, почему ее дочь в день зрелищ облачилась в тогу и прошлась по арене, была ясна — она хотела появиться в таком виде перед крестьянином, увидеть его связанным. Вероятно, этим она думала унизить его, показать свою власть — ведь оба стражника подчинялись ей.
— Суд готов проявить милосердие, — сказала судья, которая при любых обстоятельствах оставалась самой собой.
Ему предложили выбор между особой жизнью и смертью. Его. преступление было ужасно — кража дарина и серебряного браслета, а потом хладнокровное немотивированное убийство порядочного горожанина и уважаемого владельца таверны. Нашлось девять свидетелей преступления, пятеро из которых были близкими родственниками владельца таверны и еще четверо — стражниками, которые подтвердили кражу браслета и дарина. Подсудимый не смог опровергнуть обвинения. Он также не стал объяснять, как в его котомке оказались дарин и браслет. Записи таможни сообщали, что во время прибытия крестьянина на планету этих предметов у него не было.
— Ты признан виновным, — объявила судья. — Ты хочешь просить суд о милосердии?
— Нет, — ответил он.
Ответ не удовлетворил судью.
— Тем не менее, — сухо продолжала она, — суд склонен проявлять снисходительность в своем терпении и милосердии, несмотря на тяжесть преступления и неразумное решение преступника. В конце концов, нравственное выздоровление и перевоспитание обвиняемого, даже столь не заслуживающего снисхождения — главная и самая важная цель правосудия. Хотя пожизненное отбывание наказания на исправительных работах — недостаточная компенсация за содеянные злодеяния, помощь в благосостоянии общества лучше, чем ничего, и этим не следует пренебрегать.
Из всей этой речи крестьянин понял очень мало.
— Есть способ уменьшить энергию, силу и неприемлемую агрессивность твоей натуры, — продолжала судья.
Он опять не понял.
— Конечно, ты понимаешь, что твои гены антисоциальны, опасны, потому не должны быть распространены, — добавила она.
Крестьянин не знал, что такое «гены».
Вскоре он понял, что ему предоставляют выбор: либо его кастрируют и затем отошлют до конца жизни работать на полях, либо публично казнят в цирке. Судья, ненавидящая и боящаяся таких мужчин, как он, в своей важности и суетности считала, что предоставление такого выбора заставит крестьянина смириться с лишением мужского достоинства. Так он выполнит ее волю, унизит и оскорбит себя.
Но крестьянин выбрал смерть.
В зале суда послышались вздохи, шепот и восклицания. Сама судья на мгновение утратила дар речи.
— Ты не оставляешь мне другого выхода! — со сдержанной яростью воскликнула она.
Крестьянина должны были отвести в цирк, на попечение хозяина.
— Уведите его! — приказала судья.
Вперед выступила ее дочь в синем мундире и вместе со стражниками препроводила крестьянина из зала.
Толпа закричала, когда барранг в руке одного из скопцов после нескольких быстрых ложных выпадов, сдерживаемых в последний момент, очередным ударом отсек голову первой жертве, так что она отлетела далеко в сторону. Один из карликов, к удовольствию толпы, вперевалку заспешил за головой, собираясь положить ее себе в корзину. Он казался огорченным, наклонялся из стороны в сторону, ставя корзину на песок рядом с отрубленной головой. Он поднял голову за волосы и взвесил на руке, а потом сунул в корзину. Тело осталось стоять на коленях, как бывало при особенно быстрых и чисто нанесенных ударах. Артериальная кровь, разгоряченная при испуге жертвы ложными выпадами, хлестала вверх. Стоящих рядом обдали яркие брызги. Одни карлики мерными досками определяли высоту фонтана, другие, когда тело тяжело осело в песок, зацепили его крючьями и потащили к Воротам мертвых, оставляя кровавую борозду на песке.
Вторая голова отлетела еще дальше, чем первая. Поднялся одобрительный шум. На ограждении арены там и тут пестрели пятна крови от отлетающих голов. Ходили слухи, что грузные скопцы могли регулировать направление и дальность полета, изменяя угол удара, в последний момент слегка поворачивая лезвие. Иногда особо азартные зрители сговаривались со скопцами об этом.
Гимн Флоону, каким бы слабым и невнятным он ни казался, разносился по всей арене.
Конечно, существовали и худшие способы умерщвления, связанные с мучениями и пытками. Дыба, клещи, щипцы, ножи, крючья, колья, веревки с узлами, костры, каленое железо — весь этот арсенал был позднее доведен до совершенства приверженцами Флоона для того, чтобы мучить других его приверженцев, еретиков и отступников. В целом подобные пытки редко применялись в Империи, где обычно склонялись к милосердию, которое редко впоследствии проявляли приверженцы Флоона — они, по мнению крестьянина, обладали мстительностью мелких людишек, в руках которых внезапно оказалась власть. Самой излюбленной в Империи была дыба — иногда ее. ставили даже в залах суда, чтобы вытягивать признание у подсудимых. Рабов обычно растягивали на дыбе прежде, чем они давали показания — таким образом, достоверность их слов считалась доказанной. Почетом в Империи пользовались дикие звери — несомненно, из-за зрелищ, которые можно было устраивать с ними. Эти звери, измученные голодом, выскакивали на арену, движимые запахом крови и плоти, и за считанные секунды расправлялись с жертвой.
