Майкл Мэнсон - Ристалища Хаббы
Еще он поведал своим попутчикам, что собирается из Хаббы отправиться в Дамаст, правитель коего, светлейший дуон Тасанна, держал большое колесничное войско и не отказывался от услуг наемников. Дуону были нужны могучие бойцы, способные справиться с четверкой быстрых скакунов, метнуть копье на сотню локтей, а при случае и подпереть плечом тяжелую колесницу на горной дороге.
Знал бы Конан, что могучие бойцы нужны не одному лишь властителю Дамаста!
Но он об этом не догадывался и продолжал рассказывать свои истории восхищенным купцам. Толстый Мир-Хаммад подливал ему вина, а тощий Саддара с глазами, как две черные маслины, водил кистью по пергаменту, цокал языком и тряс головой в уборе из навороченных друг на друга слоев белого шелка.
Так, в мире и согласии, все трое и прибыли в Хаббу.
Об этом городе киммериец не знал почти ничего – а если б и знал, вряд ли поостерегся. Уж больно приветливыми выглядели башни, дворцы и дома из розового туфа и желтого песчаника, да зеленые сады на городских окраинах; гавань же, забитая кораблями, и набережная, переполненная народом, словно намекали, что к чужеземцам в Хаббе относятся с подобающим уважением и гостеприимством.
Пока аграпурская посудина подходила к причалу и швартовалась, Мир-Хаммад и Саддара поведали Конану, что правит в Хаббе громоносный Гхор Кирланда, великий царь, коему подчиняются земли на пять дней пути к северу и югу от городских стен. На одну ступеньку ниже царя и принцев царской крови стояло сословие нобилей-кинатов, владевших угодьями, кораблями, торговыми складами, лавками и мастерскими – кто чем, согласно древнему обычаю и наследственным привилегиям. За ними по рангу шли царские чиновники, воины, мореходы, ремесленники, земледельцы и слуги; были, разумеется, и рабы, относившиеся к самой низшей касте.
Что же касается обличья хаббатейцев, то были они людьми невысокого роста, склонными к полноте, однако крепкими и мускулистыми, с широкоскулыми смуглыми лицами, толстыми губами и большими глазами навыкате. Говоря по правде, напоминали они огромных жаб и резко отличались от прочих народов, обитавших на берегах Вилайета – скажем, от тех же сухощавых горбоносых туранцев. Согласно древним преданиям и легендам, хаббатейцы пришли сюда откуда-то с юго-востока, из-за Афгульских гор, из Средней Вендии, и обосновались за рекой Запорожкой вскоре после Малого Потопа, когда множество озер слились воедино, образовав море Вилайет. Были хаббатейцы весьма воинственным народом, почитали боевые искусства и славились как непревзойденные лучники и отличные наездники – что являлось совсем нелишним, если вспомнить о мунганах и прочих диких племенах, обитавших неподалеку в гирканской степи. Источников же богатства Хаббатеи, по словам туранских купцов, было несколько. Главный – пошлины с товаров, что везли по Великому Пути с востока на запад и с запада на восток. Из Кхитая, Кусана, Меру и Арима доставляли редкостные шелка, талисманы из белого и зеленого нефрита, бирюзовые украшения, фарфоровую и фаянсовую посуду; Туран торговал коврами, хлопком, кожей и бронзовыми изделиями; хайборийские страны слали стальное оружие, доспехи и прочное сукно; из Стигии и Шема шли караваны с драгоценными металлами, а с юга, из Черных Королевств, гнали рабов. Случались в Хаббе и купцы из далекой Айодии, вендийской столицы – эти привозили дорогие камни и ларцы из благовонного сандала, слоновую кость, носорожьи рога и лечебные снадобья. Немалая часть всех этих товаров оседала с царской сокровищнице и в сундуках кинатов.
Но и Хаббе было чем похвастать. Здесь строили отличные корабли – и пузатые купеческие барки об одной или двух мачтах, и боевые галеры на сорок, шестьдесят или восемьдесят весел, и узкие стремительные браганты, столь любимые вилайетскими пиратами. Горшечники Хаббы умели выделывать красную и синюю посуду, звеневшую под щелчком и немногим уступавшую кхитайскому фарфору; оружейники ковали великолепные клинки, почти столь же гибкие и прочные, как те, что делались в Иранистане; ковры хаббатейских ткачей весьма напоминали туранские, а разноцветные сукна могли соперничать с немедийскими и аквилонскими изделиями. Словом, Хаббатея, стоявшая на перекрестке торговых дорог, не пренебрегала чужеземными секретами и мастерством, обращая все, что удалось выведать, к собственной пользе. Но были у местных искусников и свои тайны. Например, бранд; только в Хаббе зеленели удивительные виноградники с ягодами величиной в половину кулака, из которых давили сладкий сок и потом выдерживали его особым способом три или четыре года, Так получался бранд – золотистый хмельной напиток невероятной крепости, о котором нельзя было сказать, сладкий он или кислый, горький или терпкий. Бранд обжигал глотку и веселил душу, и после одного кубка человек чувствовал себя так, словно выхлебал кувшин обычного вина.
Все это – и многое другое – Мир-Хаммад и Саддара в два голоса толковали Конану, пока корабль их подходил к пристани. Киммериец же слушал купцов, не забывая разглядывать город, лежавший на пологом склоне огромного холма, так что с моря можно было обозреть его целиком: и узкие шумные улочки предпортовой окраины, где теснились лавки, склады, кабаки, веселые дома, странноприимные дворы, бани да казармы; и зеленые прямые аллеи, что тянулись повыше – там, в просторных строениях из розового камня и дворцах с посеребренными шпилями, обитала хаббатейская знать; и царское жилище, длинный двухэтажный корпус, оседлавший вершину холма и увенчанный многими башнями. Дворец Гхора Кирланды стоял фронтом к морскому берегу и, вероятно, с башен его можно было рассмотреть каждое судно в гавани и каждый торговый навес у причалов.
Еще Конан увидел храмы; одни, с круглыми высокими куполами, были посвящены Митре; другие, низкие и квадратные – Ариману; третьи, выстроенные в форме шестигранных башен – заморанскому Белу, богу-покровителю торговцев, а также воров (ибо торговля и воровство нередко гуляют рука об руку). Имелся в Хаббе и свой бог, шестирукий Трот с тремя головами, чьи святилища напоминали трехгранные пирамиды с тремя входами; и над каждым из них был высечен один из ликов божества: грозный, пьяный или похотливый. Трот являлся универсальным божеством, символизирующим одновременно дела войны и власти, выгоды и любви, а также все плотские удовольствия. За соответствующую мзду его жрецы равно оделяли благословением и благородных кинатов, и солдат, и купцов, и пьяниц, и потаскух из веселых домов.
Заметил Конан и необычные городские строения, расположенные на окраинах – вытянутые овалом амфитеатры, которых в Хаббе насчитывалось пять или шесть. Были они довольно велики, и даже издалека, с корабельной палубы, киммериец разглядел каменные скамьи-ступени и арены, посыпанные чем-то желтым – вероятно, песком. Как объяснили туранцы, бывавшие в Хаббе не один раз, на этих аренах встречались в бою подневольные и свободные воины, ибо благородные кинаты, как и сам громоносный царь, были большими охотниками до подобных зрелищ. Воинов, сражавшихся друг с другом ради славы и чести либо по принуждению, называли праллами, и каждый из них рядился в одежды своей страны и выбирал подходящее оружие. Так что развлечение получалось не только захватывающим и кровавым, но и весьма красочным.
