Дэн Ченслор - Разрушенное святилище
Гаркванус возвышался на широком кресле черного дерева, усыпанном серебряными изображениями болотной кувшинки, что увеличивается и уменьшается в зависимости от убывания и разрастания луны.
Камнями, повторяющими ее цвет — белыми кораллами, хрусталем и жемчугом — были расшиты его мантия и налобный обруч, переходящий в высокую атласную шапку.
Длинные золотистые нити спускались с обруча на лицо, не закрывая его, а лишь символизируя ту преграду, что существовала между ним, служителем богов, и простыми смертными. Мясистое лицо с отвисшими щеками было багрово и торжественно, в длинных мочках ушей, похожих на вытянутые белесые стебли болотной травы, звенели, ударяясь друг о друга, серебряные и золотые пластины.
Кресло поставили перед изваяниями богов, и жрец низким голосом, повторявшимся в полых амфорах, что уносили его слова вверх, к куполу храма, — вознес молитву, славящую распорядителей людской судьбы.
Окончание каждой строфы дружно повторяли молящиеся, ощущая себя единым телом, которое через средоточие его души — жреца, общается с высшими силами.
В молитвенном экстазе молодой мужчина, тот, что вступил в спор со стариками перед храмом, забыл об опасности своего положения — он стоял в первом ряду, опираясь только на часть ступни.
Проговорив положенные слова, он в порыве самоуничижения прижал руки к груди, и качнувшись вперед, мгновение пытался удержать равновесие.
Никто из стоящих рядом не помог ему, боясь нарушить божественную волю. Наконец человек с глухим вскриком рухнул вниз, с последнего яруса под самым куполом, попав в тяжелую массу ртутного озера.
Жрец, не оборачиваясь, исступленно закричал:
— Владычица Лупа, прими избранную тобою жертву, пусть будет она угодна тебе!
В то же мгновение несколько человек с разных ступеней амфитеатра, славя богиню, едва ли осознавая, что делают, разбили своими телами поблескивающую гладь.
Звуки торжественной молитвы переросли в неистовый вой, почти недвижные ранее ряды дрогнули, стоявшие позади стремились к краю, один за другим пропадая в бездонной глубине каменной выемки.
Другие торопились вниз, раздирая на себе одежды, полосуя лицо, грудь, руки острыми камнями, припасенными специально для этой цели ножами или просто собственными ногтями.
Каждый торопился плеснуть своей крови в храмовый жертвенник, но шум немедленно стих при оглушительном звуке ударов каменными трезубцами по металлическим листам, внесенным служителями в серых балахонах.
Глаза жреца, трон которого повернули к толпе, сверкали, лицо из багрового стало сизым, в руках он держал длинный нож из адаманта и маленький серебряный кубок.
Окровавленные, потные, тяжело дышавшие люди падали на колени, вытягивая руки вверх, к божеству и Жрецу с его мрачной свитой.
Желтый огонь в западной арке храма погас, и храмовая стража в ритуальных кольчугах из серебряного плетения, надетых поверх длинных хитонов, вывела оттуда четырнадцать юношей не старше пятнадцати зим. Они были красивы и сильны, с золотистыми волосами, такими же как кудри Радгуль-Йоро. Набедренные повязки из белого полотна были затканы серебряными звездами, головы украшали венки из золотых лилий — второго цветка Луны.
Почти все лица сохраняли спокойствие — ведь они шли навстречу богам, этим днем определившим окончание их жизненного пути. Семь юношей расставили на равном расстоянии друг от друга по окружности озера, семеро других — на расстоянии двенадцати шагов так, что каждый помещался на линии, проходящей между двумя стоящими впереди.
Единый черный шнур был зажат в руках каждого, так что получилось изображение священного семиугольника с вписанной в нем окружностью озера.
Загрохотал голос жреца:
— Как черной стеной, ощерившейся остриями углов закрыто жертвенное озеро, так пусть по воле богов будет скрыта от посторонних глаз наша страна зубцами великих гор — Языков Пламени! — Обращаясь к юношам, он закричал, — вы, счастливые, что предстанете скоро перед богами, пополните своей молодой кровью древнюю силу гор!
Храмовые стражники, стоявшие возле каждой жертвы взмахнули кинжалами, и горло жертвы взорвалось алым фонтаном крови, заливая черные камни берега, полуобнаженные тела и серебряную паутину ритуальных доспехов. Бьющиеся в агонии мальчики вместе с мистической оградой страны — черной нитью, остались на берегу, умирая постепенно один за другим.
Из той же арки, сквозь которую появились жертвы, жрец вынес на круглом серебряном блюде новорожденного ребенка и остановился перед троном.
По мановению руки верховного жреца он поднялся по ступеням, ведущим к высокому креслу и протянул свою ношу вперед, чтобы два других служителя могли совершить жестокий ритуал.
Гаркванус почти прошептал, наклоняясь вперед:
— Ты недавно пришел из страны богов, ты еще помнишь их и голоса высочайших звучат в твоих ушах. Помоги мне услышать их. — И тут же возвысил голос. — Слушайте все, моими устами будут пророчествовать боги!
Он толкнул кончиком ножа нежную кожу ребенка, жрецы подняли безвольное тело опоенного сонной травой мальчика, направляя кровь в подставленный кубок.
Как только он наполнился, прислужники скрылись, и жрец потянулся сделать первый глоток. Неожиданно его трон покачнулся, алая кровь запятнала мантию, почти сливаясь с ней цветом.
Жрец, испугавшись падения, которое при его увечье должно было выглядеть неподобающе сану нелепым, непроизвольно схватился за подлокотники, уронив кубок и нож. Священные атрибуты со звоном покатились но каменным ступеням, паломники застонали в ужасе — худшего предзнаменования не могло случиться.
Гаркванус попытался подхватить их, наклонившись вперед и неизбежное случилось — тучное искалеченное природой тело вывалилось из кресла, тяжело впечатываясь в ступени, скатилось вниз и застыло огромной грудой па берегу озера, получившего неожиданный приток — кровь из разбитой головы жреца широким потоком струилась к ртути, не смешиваясь с ней.
Мгновение тишины всколыхнулось страшными криками — дрогнул весь храм, изогнутые колонны купола падали, ломаясь на лету и плюща людей базальтовыми глыбами.
Те, кто еще недавно искренне стремился удовлетворить богов собственной жизнью, вдруг захотели жить с силой, доселе им неведомой. Отталкивая, топча друг друга они кинулись к выходу, по пути столкнув в озеро недвижное тело Гарквануса и даже не замедлив при этом бега, как будто смели камень, мешающий стремительному бегу.
Молодой мужчина, наклонив голову вперед, тащил на плечах тело отца, короткое и сухое, перекинув его через шею так, что голова и ноги старика бились о грудь сына. Руки того были заняты женщиной, с лица которой шершавый камень стянул лохмотьями кожу, оголив лобную кость.
