Терри Донован - Круг Времён
— Таннин! Таннин! — вдруг истошно завопил темнолицый. Остальные тут же подхватили: — Танин, таннин, — и начали метаться по кораблю, словно Зандра разом лишил их рассудка. Одни в ужасе полезли на мачты, другие решили забиться в трюм, а кто-то просто упал на палубу и попытался растечься по ней, словно вытащенная из воды медуза.
— Таннин! — снова и снова раздавались вопли.
Конан не шелохнулся.
Его лицо с каждым мгновением мрачнело все больше. Он понимал, что перед ними никакой не таннин, как это представлялось суеверным вендийским мореходам, но по сути это ничего не меняло.
Небесный зверь Таннин, как считали вендийцы, не любит жары. Чтобы быть все время в прохладе, чудовище забирается внутрь облака и лежит там, свесив черный хвост. Но облако постепенно поднимается вверх и, приближаясь к солнцу, теряет прохладу и испаряется. В конце концов, оно рассылается в невесомую пыль, и уже не способно удержать таннина. И черный зверь, кружась в потоках ветра, падает вниз. Обрушившись на землю или в море, он в неистовстве вытаптывает посевы, обгладывает листву с деревьев, пожирает скот, и губит людей, не разбирая кто перед ним: раб или король. Но когда, устав, он все же останавливается, то тут же мгновенно погибает, превращаясь в черный дым.
Волнение на море усилилось, горизонт сделался черным, ливень стал подобен туче стрел. Свирепый ветер гнал перед собой огромные волны, похожие на горы.
Морякам чудились в волнах безглазые морды морских химер, обезображенные яростью, которые приготовились жрать человеческое мясо. Вендийцы верили, что эти твари со змеиным телом, обитают в кромешной тьме на морских глубинах, куда не отваживаются заплывать даже кракены. И только в шторм их, случается, выбрасывает на поверхность.
Налетел порыв резкого ветра, сильного как пощечина обиженной невесты, и холодного, как вода в подземных погребах Халоги. Корабль сильно качнулся, как будто задел днищем мель.
Паруса шумно хлопнули, потом на короткий отрезок времени обвисли, и затем неожиданно снова наполнились ветром. Но на этот раз в противоположном направлении.
Свободный конец одного из тросов, удерживавших край большого паруса, захлестнулся вокруг растяжки. Да так неудачно, что потянул за собой конец рея. Большой парус снова хлопнул — и развернулся поперек судна. Море, словно ожидало этого. Налетел еще более бешеный порыв ветра — и мачта качнулась, обмакнув нижний край паруса в воду. Снасти заскрипели, будто застонали от боли — а потом затрещали.
Вопли обезумевших моряков, решивших, что на их головы пало наказание злого божества, и спасения нет и быть не может, едва не заглушили эти звуки. Но следом раздался треск, настолько громкий, что никакой человеческий голос не смог бы с ним сравниться.
Мачта надломилась у основания, и во все стороны полетели щепки, одна из которых попала в глаз чернолицему моряку, который еще совсем недавно подшучивал над Конаном. Моряк застыл на месте и истошно заорал, вместо того, чтобы попытаться спасти собственную шкуру. И корабль тем временем дергался, как норовистый конь, который хочет отомстить своему наезднику за годы подневольного труда.
Краем глаза Конан заметил гигантскую волну, лоснящуюся, словно спина исполинского змея — она стремительно приближалась к тонущему судну. Не теряя больше времени, он подхватил бочонок с остатками пресной воды, и спрыгнул с ним в воду, надеясь, что успеет отплыть на безопасное расстояние до того, как корабль разнесет в щепки.
Стихия закружила и завертела его, плеснула соленым в глаза и последнее, что смог разглядеть варвар сквозь влажную пелену, было маленькое судно вдалеке, к которому неумолимо приближался чудовищный морской зверь с плотью из темных волн.
А потом вокруг все померкло, и глаза варвара перестали различать что-то, кроме собственных рук и скользкого бока бочонка.
Он быстро потерял счет времени. Бочонок удерживал его на поверхности, давая возможность беречь силы. Время от времени он громко кричал, надеясь, что еще кто-нибудь уцелел, кроме него. Но ночь отзывалась только голосами ветра и волн.
К утру тучи рассеялись, взошло солнце, море стало утихать. В предрассветной мгле киммериец увидел, что выжил только он. Все остальные пошли ко дну — духи стихий собрали обильную жатву.
II
Вода была везде — куда ни кинь взгляд. Лишь изредка вдали мелькали черные лоснящиеся спины морских коров, чьи самки, по словам моряков, вполне могут заменить женщин, а самцы имеют мужское достоинство, неотличимое от человеческого.
Конан решил плыть на север. Где-то там должны находится острова Жемчуга.
День был тягучим, как смола. Время словно остановилось и не собиралось никуда идти. Солнце наблюдало за киммерийцем, как ленивый вор, лежа в тени, наблюдает за жертвой у которой стоило бы срезать кошелек.
К вечеру Конан заметил, что облака снова собираются в неприятного вида тучи, и закрывают небо. Он приготовился к новой буре, но ночь прошла довольно спокойно и Конану даже удалось слегка вздремнуть, под равномерное колыхание водной глади. Мало-помалу забрезжил рассвет. И в серых утренних сумерках варвар заметил у края окоема очертания земли.
III
Горб острова, полускрытый туманом, напоминал тушу кабана, валяющегося в луже. Конан вспомнил о Кабаньем остров, названным так как раз за свою схожесть с лежащим животным. Расстояние до острова было приличное, но Конан умел плыть, экономно расходуя силы.
Утренний туман рассеялся, и Кабаний остров стал виден лучше. Но чем ближе подплывал Конан, тем явственнее понимал, что хотя этот кусок суши и смахивал изгибом на спину вепря, надеяться на то, что это тот самый остров не приходится. Потому что над лесом, похожим на гигантскую кабанью щетину, выступали высокие острые скалы, очертаниями напоминавшие башни. А ничего подобного, насколько варвар помнил, на известном ему Кабаньем острове не имелось.
Через пару лиг, когда Копан смог рассмотреть эти скалы получше, он окончательно уверился в том, что это не игра природы, а творение человеческих рук. Впрочем, были ли эти руки человеческими, варвар до конца уверен не был. Но как бы то ни было: перед ним были постройки, а не скальная гряда. А когда под ногами зашуршало пологое песчаное дно, в этом не оставалось никаких сомнений.
Тот Кабаний остров, который знал киммериец не мог считаться самым милым местом в Хайбории. Попасть сюда считалось если не худшим из зол, то, по крайней мере, большой неприятностью. Остров находился в стороне от главных морских путей, и здесь можно было прожить пятьдесят зим, не увидав паруса.
