Юрий Никитин - Артания
Он отпихнулся от дерева, под ногами непривычно прогибался толстый слой жирного мха. Иногда под ногами чавкало, выбрызгивалась тонкая струйка рыжей воды. Пахло смрадом, гнилью, разлагающимися болотными растениями, дохлой рыбой и жабами.
Силы возвращались с каждым шагом. Комочки глины с перевязи сперва отламывались мелкими сухими камешками, остальное размокло, перепачкало грудь, зато ремень теперь гнется, словно стал частью собственной кожи. Только рукоять осталась скрытой под налипшими серыми комьями.
Домики отступили и скрылись за покрытыми мхами деревьями. Он даже видел некоторое время впереди тропинку, деревья с обеих сторон почернели обугленной корой, но саму тропку уже затянуло влажной сочной травой. Это хорошо, сказал он себе подбадривающе. Вон дальше за деревьями раскинулась ржавчина топкого болота. Обнаглело, даже не прячется под ковром мха. Посреди болота осклизлые корни вывороченного дерева, ствол под водой, а вершинку можно угадать по блестящим от слизи, черным, голым, как черни, ветвям, что жутко торчат из гнилой тухлой воды.
Деревья, что ближе к болоту, усажены уродливыми грибами. Когда Придон проходил слишком близко, начинали распухать и наливаться желто-красным, похожие на гнойные нарывы. Внизу из-под корней выступают серые, как кожаные шлемы из козьей кожи, шляпки болотных грибов. Он всякий раз делал крюк, от грибов воняет гадостно, к тому же шипят, поворачиваются в его сторону, следят, готовые выстрелить мельчайшими семенами. Он уже видел людей в деревне, что покрываются зелеными пятнами. Если не облить едким соком из раздавленных болотных червей, то семена пустят корни. Такое уже случалось с ротозеями, которые попались так далеко от деревни…
Странность болот в том, что если в Артании болото – всего лишь умирающее озеро, что зарастает тиной и ряской, его обычно видно с одного берега и вплоть до противоположного, то здесь вокруг болот деревья теснились так, что палец не просунуть, все больные, с исковерканными покрученными стволами, ветки не тянутся вверх, а бессильно свисают прямо в гнилую воду, по ним постоянно выползает что-то слизкое, мокрое, Придон не успевал рассмотреть, ветвей слишком много, листья почерневшие, умирающие, на глазах скручиваются и тяжело срываются с таких же черных влажных веток.
Часто за плотной завесой умирающей зелени кто-то неведомый душераздирающе кричал. Придон сперва вздрагивал и отпрыгивал под защиту деревьев, но крики звучали равномерно, ни плеска, ни шлепков по болоту, значит, этот крикун с места не сдвигается, и он для себя решил, что это просто что-то вроде гигантских лягушек.
Дорожка шла вдоль болота. Деревья стали мельче, совсем жалкие, гниющие на корню, вместо сока получающие только гнилую воду. Голые безлистные ветки с черной, облепленной слизью корой уже не закрывают желто-багровую поверхность, что иногда поднимается бугром; с жутким звуком лопался пузырь, и Придон задыхался от придонного смрада.
Сердце колотилось все чаще, он наконец сообразил, что боль не из-за быстрого бега, это острая тоска, это то, что ломает даже неломаемых героев. Из груди вырвался рык, в глазах стало красно. Он ощутил, как с силой ударил кулаком в ствол дерева. Мох смягчил удар, тут хоть головой бейся, везде мох, а там Итания, там истекает время… сколько он пролежал без сознания, сколько метался в горячке? Местные не ведут счет времени, у них день похож на другой…
Наконец деревья исчезли, вдоль берега торчат только жалкие огрызки кустов, зато под ногами стало чавкать, при каждом шаге выбрызгивалась гнилая затхлая вода. Запах смрада стал сильнее.
Слой опавших листьев сменился ровным покровом коричневого мха. Он покрывал землю, вылезшие корни, стволы деревьев, даже редкие валуны, уже наполовину погрузившиеся в землю, сплошь закрыты мхом.
Он еще не успел понять, что тревожит, как ноги потеряли опору. Вроде бы плотный мох расступился, словно не мох, а ряска на старом озере. Он едва успел раскинуть руки, пальцы правой цапнули за корень дерева, что и задержало падение в черную глубь: гнилая вода уже у подбородка.
Он с трудом повернулся, еще слаб, одной рукой свое тяжелое тело не вытащит, ухватился двумя… и в этот миг кто-то сильный ухватил за ноги. Придон закричал от страха и омерзения, начал бить ногами. Мох на корне исчез, Придон чувствовал, как пальцы сползают по гладкому и мокрому корню, он все еще держится, но хватка слабеет, корень слишком скользкий, не удержаться, а неведомый зверь повис на ногах, дергает рывками, тяжелый, как гора…
Зловонная жижа плеснула в лицо. Он зажмурился, в последнем отчаянном усилии чуть подтянулся, вынырнул, весь облепленный нечистотами болота, вскрикнул, даже сейчас не видно солнца, только хмурые больные деревья…
Внезапно прямо перед ним шлепнула по воде толстая суковатая палка. На конце три загнутых сучка, и Придон, не успев даже подумать, что за глупость делает, выпустил корень и ухватился за эту палку. За рогульки хвататься удобно, он даже ухитрился бросить руку так, что кисть защемило в развилке, перестал погружаться, а потом этот шест начал медленно вытаскивать его из зловонного болота!
Он тряхнул головой, грязь с глаз сползла. За ближайшим деревом, упершись плечом, стояла женщина, которую он называл Цветком, и, нахмурившись, изо всех сил тянула к себе шест. Выбрала момент, перехватила поудобнее. Некрасивое лицо было перекошено, губу закусила так, что выступила кровь, побежала струйкой через скошенный подбородок.
– Тащи, – прохрипел Придон, – только не дай мне утонуть в грязи…
Чудовище, что тянуло на дно, вдруг забарахталось. Придон ощутил, что его буквально разрывает надвое. Цветок сообразила, сумела зацепить шест за дерево. Болотный зверь был так силен, что переломил бы и бревно, но сейчас приходилось лишь в кто перетянет.
Несколько минут молча старались пересилить друг друга. Придон стонал, хрипел, но мысль, что погибает не в бою, а тонет в зловонной жиже, заставляла цепляться обеими руками, а когда понял, что и так не удержится, с рычанием вцепился в шест зубами.
Шест наконец медленно пополз на берег. Женщина устала, но и зверь выпустил жертву. Цветок выволокла облепленное грязью и жидкой глиной тело, Придон приподнялся, сделал несколько шагов подальше от воды и рухнул лицом вниз.
– Спасибо… – прохрипел он.
Она, сама едва держась на ногах, молча переворачивала его, вытирала пучком листьев. Грудь ее ходила ходуном, из горла вырывались хрипы. Придон вяло поворачивался, ее пальцы быстро ощупывали его худое тело, обрывали пиявок, присосавшихся червей, отыскала и с мясом выдернула два болотных корешка, что уже углублялись под кожу.
Когда наклонилась, проводя по его телу кончиками пальцев снова и снова, но уже ничего не попадалось, Придон молча притянул ее к себе. Долго лежали, выравнивая дыхание, собираясь с силами. Она попыталась снять с него перевязь, так и не поняв, что это он упорно надевает на себя, он придержал ее пальцы.
