Джон Норман - Король
— Не уходите! — попросила она.
Он повернулся.
— Да, госпожа?
— Скажите, это ведь вы?
— Что «я»? — удивленно переспросил он.
— Ничего, — смутилась она. — Нет! Не уходите!
Он вновь остановился.
— Вы вежливы со мной, — заметила она.
— Это просто привычка, — возразил офицер.
— Вы называете меня «госпожой».
— Это тоже привычка, — пожал он плечами.
— Знаете, ваша привычка здесь очень кстати.
— Несомненно, — согласился он.
— Меня заперли одну в этом отсеке, — пожаловалась она. — Где же другие? Разве это не возбудит подозрения?
При последних словах он с удивлением воззрился на нее.
Она ненавидела его всей душой — он был одет и свободен!
— Так почему? — настойчиво повторила она.
— Разве отметины на теле ничего вам не объясняют? — удивился он.
Она покраснела. Второй офицер, суровый и нетерпеливый мужлан, дважды стеганул ее плетью, когда она стояла на четвереньках в общей комнате.
— Вам поместили отдельно ото всех в наказание, — пояснил белобрысый. — Ваш пример, ваша дерзость может поразить остальных женщин, будущие хозяева останутся недовольны ими. Кроме того, вам следует знать — остальным женщинам вы не нравитесь.
— Не нравлюсь! — расхохоталась она. — Вот забавно!
Он пожал плечами.
— Принесите мне хорошей еды! — попросила она.
— Постарайтесь впредь вести себя лучше, — наставительно произнес он.
— Вести себя лучше? — изумилась она.
— Некоторые могут заподозрить, что вы вовсе не рабыня.
— Убирайтесь отсюда! — крикнула она.
— Прощайте, госпожа, — ответил офицер и направился к двери.
— Принесите мне хорошей еды! — еще раз крикнула она ему вслед.
Когда офицер скрылся в коридоре, она опустилась на колени перед решеткой и схватилась обеими руками за прутья.
Наверняка это был он, думала она.
Он был вежлив, называл ее «госпожой»… Или он просто издевался?
Этого женщина не знала.
Разумеется, агент Иаака не должен был обнаруживать себя перед ней — до определенного момента. Должно быть, это он. Кто же еще мог быть агентом?
Вести себя лучше! Остальным женщинам она не нравится! Тем хуже для них, рабынь, если они осмеливаются выражать недовольство ею, аристократкой, которая имеет право повелевать ими, бить их, продавать и покупать, как ей вздумается!
Вероятно, он и в самом деле не мог принести ей изысканную еду и вино — вдруг об этом узнал бы тот громадный варвар и что-нибудь заподозрил?
Она задумалась о варваре — этом страшном, молчаливом, грубом великане.
Она боялась его и тем не менее твердо помнила, что должна каким-то способом привлечь его внимание. Когда она получит кинжал, ей придется ухитриться остаться с варваром наедине.
Но как это ужасно — остаться одной с таким грубияном, не ведающим о цивилитас, необразованным, даже не гражданином Империи!
Она не желала вести себя как подобает рабыне.
Наверняка он быстрее заинтересуется ею, если она будет вести себя как свободная женщина, а не одна из этих жалких, беспомощных чувственных тварей! Но внезапно ее испугала мысль, что если она будет вести себя как свободная женщина, он заинтересуется ею, только чтобы лишить ее свободы, покорить, унизить так, как будто она ничем не отличается от других рабынь!
Должно быть, тот белобрысый офицер и в самом Деле агент Иаака, думала она, вцепившись в прутья клетки.
Если не он, то кто бы это мог быть?
Как она возненавидела с первого взгляда другого, строгого и нетерпеливого офицера, который наказал ее, нанеся два внезапных, хлестких и сильных удара, пока она стояла на четвереньках, как будто была всего лишь рабыней!
Перед отъездом из Лисля, в ту самую ночь, когда она побывала в императорском дворце, женщина безжалостно отхлестала свою рабыню — за то, что та осмелилась сообщить подробности о красоте своей госпожи осведомителям Иаака. Как плакала и просила о пощаде эта тварь, настоящая рабыня!
Неужели агент — тот суровый офицер, настоящее чудовище?
Именно он отделил ее от остальных женщин и посадил в эту клетку. Вздрогнув, женщина сжалась на холодном полу.
Это вполне мог быть он.
Должно быть, он пытался отвести от себя возможные подозрения, пытался скрыть взаимоотношения между ними, — этот хранитель кинжала, страж безопасности, помощник в быстром и легком возврате в Лисль, после того, как тайно приговоренный к смерти варвар погибнет от одной легкой царапины на коже.
Неужели он настолько искусный актер?
Видимо он посадил ее сюда, одну чтобы снизить вероятность ее разоблачения, отдать должное ее гордости, положению и неожиданному поступку, совершенному непреднамеренно, в момент простительной забывчивости в присутствии простых рабынь.
Это мог быть он.
Вероятно, он, разумно используя правила порядка, дал ей возможность уединиться, отделил ее от этих низких животных, ничтожных рабынь, в знак уважения к ее натуре и тонким чувствам.
В самом деле, это он!
Но ведь он не позволил ей одеться в клетке, впрочем, точно так же, как не позволил одеться другим рабыням в общей комнате.
Она решила, что молодой офицер флота, стоявший на причале, повинен в этом — он сделал замечание, и надсмотрщик решил строго следовать ему.
Но почему остальные не осадили его, как могли сделать? По знакам она поняла, что звание офицера было весьма невысоким.
Она возненавидела этого офицера флота.
С первого взгляда становилось ясно, что он знает, как обращаться с рабынями — в этом женщина была уверена.
Но ведь она не была рабыней!
Интересно, как должна она вести себя в присутствии строгого офицера, того, что ударил ее? Она усмехнулась.
Должно быть, ей придется вести себя, как настоящей рабыне.
Это будет забавно — он играет свою роль, она — свою, и никто не заподозрит, что два этих человека просто искусные актеры! А вдруг этот офицер — совсем не агент Иаака? Если так, тогда она не станет разыгрывать перед ним свою роль. Эта непростая роль, навязанная Иааком, беспокоила ее, она будила чувства, которые раздражали женщину. Чувства были совсем не такими, каких могла ожидать актриса.
Кроме того, она вспомнила о слухах об известных мастерах, умеющих распознавать ложь и лицемерие, и испугалась еще сильнее. Правда, об испытании на лживость она знала совсем немного.
Она села в дальнем углу клетки, подняв колени, и осмотрела дверцу из массивных прутьев. Клетка надежно держит меня, подумала женщина, как держала бы рабыню.
На Телнарии существовало два вида испытаний, одно из которых позволяло распознавать рабынь среди свободных женщин — обычно его применяли, когда беглянки-рабыни старательно пытались выдать себя за свободных женщин, но так же это испытание могло служить для выявления свободных женщин среди рабынь: они могли прятаться среди них при осаде города. Еще одно испытание показывало естественность или неестественность поведения рабыни. Конечно, рабство не было просто вопросом поведения, но уходило корнями глубоко в душу женщины, пронизывая каждую клетку ее тела. Отрицательные результаты испытаний означали простую видимость рабства, его симуляцию. В таких случаях рабыне быстро давали понять, что значит рабство и то, кто она такая. Сообразительным женщинам не требовалось много времени, дабы уяснить это. Иногда им просто предлагали выбор между абсолютным рабством или смертью, и женщины понимали, что третьего не дано, что у них не остается права действовать, лицемерить или даже просто о чем-то думать. В этот момент женщинам приходилось вслушиваться в самих себя, проникая внутрь своей души глубже, чем когда-либо в жизни. Эмоциональный катарсис заставлял их познать себя, и женщины в экстазе падали к ногам ненавистных прежде хозяев, радуясь этому открытию.
