Аркадий и Борис Стругацкие - Мир Полудня (сборник)
Жилин замотал головой.
– Во-первых, глина там совершенно окаменела. Возраст следа не вызывает сомнений. Неужели вы думаете, что Усодзуки не подумал о такой возможности?
– Тогда это утка, – упрямо сказал Садовский.
– Скажите, Иван, – сказал Шемякин, – а фотография следа не приводилась?
– А как же, – сказал Жилин. – И фотография следа, и фотография пещеры, и фотография Усодзуки… Причем учтите, у японцев самый большой размер сорок второй. От силы сорок третий.
– Давайте так, – сказал Горчаков. – Будем считать, что перед нами стоит задача построить логически непротиворечивую гипотезу, объясняющую эту японскую находку.
– Пожалуйста, – сказал Шемякин. – Я предлагаю – Пришелец. Найдите в этой гипотезе противоречие.
Садовский махнул рукой.
– Опять Пришелец, – сказал он. – Просто какой-нибудь бронтозавр.
– Проще предположить, – сказал Горчаков, – что это все-таки след какого-нибудь европейца. Какого-нибудь туриста.
– Да, это либо какое-нибудь неизвестное животное, либо турист, – сказал Влчек. – Следы животных имеют иногда удивительные формы.
– Возраст, возраст… – тихонько сказал Жилин.
– Тогда просто неизвестное животное.
– Например, утка, – сказал Садовский.
Вернулся Быков, солидно устроился в кресле и спросил:
– Н-ну, что тут у вас?
– Вот товарищи пытаются как-то объяснить японский след, – сказал Жилин. – Предлагаются: Пришелец, европеец, неизвестное животное.
– И что же? – сказал Быков.
– Все эти гипотезы, – сказал Жилин, – даже гипотеза о Пришельце, содержат одно чудовищное противоречие.
– Какое? – спросил Шемякин.
– Я забыл вам сказать, – сказал Жилин. – Площадь пещеры – сорок квадратных метров. След ботинка находится в самой середине пещеры.
– Ну и что же? – спросил Шемякин.
– И он один, – сказал Жилин.
Некоторое время все молчали.
– Н-да, – сказал Садовский. – Баллада об одноногом Пришельце.
– Может, остальные следы стерты? – предположил Влчек.
– Абсолютно исключено, – сказал Жилин. – Двадцать пар совершенно отчетливых следов босых ног по всей пещере и один отчетливый след ботинка посередине.
– Значит, так, – сказал Быков. – Пришелец был одноногий. Его принесли в пещеру, поставили вертикально и, выяснив отношения, съели на месте.
– А что? – сказал Михаил Антонович. – По-моему, логически непротиворечиво. А?
– Плохо, что он одноногий, – задумчиво сказал Шемякин. – Трудно представить одноногое разумное существо.
– Возможно, он был инвалид? – предположил Горчаков.
– Одну ногу могли съесть сразу, – сказал Садовский.
– Бог знает какой ерундой мы занимаемся, – сказал Шемякин. – Пойдемте работать.
– Нет уж, извини, – сказал Влчек. – Надо расследовать. У меня есть такая гипотеза: у Пришельца был очень широкий шаг. Они все там такие ненормально длинноногие.
– Он бы разбил себе голову о свод пещеры, – возразил Садовский. – Скорее всего, он был крылатый – прилетел в пещеру, увидел, что его нехорошо ждут, оттолкнулся и улетел. А сами-то вы что думаете, Иван?
Жилин открыл рот, чтобы ответить, но вместо этого поднял палец и сказал:
– Внимание! Генеральный инспектор!
В кают-компанию вошел красный, распаренный Юрковский.
– Ф-фу! – сказал он. – Как хорошо, прохладно. Планетологи, вас зовет начальство. И учтите, что у вас там сейчас около сорока градусов. – Он повернулся к Юре. – Собирайся, кадет. Я договорился с капитаном танкера, он забросит тебя на «Кольцо-2».
Юра вздрогнул и перестал улыбаться.
– Танкер стартует через несколько часов, но лучше пойти туда заблаговременно. Ваня, проводишь его. Да! Планетологи! Где планетологи? – Он выглянул в коридор. – Шемякин! Паша! Приготовь фотографии, которые ты сделал над Кольцом. Мне надо посмотреть. Михаил, не уходи, погоди минуточку. Останься здесь. Алексей, брось книжку, мне нужно поговорить с тобой.
Быков отложил книжку. В кают-компании остались только он, Юрковский и Михаил Антонович. Юрковский, неуклюже раскачиваясь, пробежался из угла в угол.
– Что это с тобой? – осведомился Быков, подозрительно следя за его эволюциями.
Юрковский резко остановился.
– Вот что, Алексей, – сказал он. – Я договорился с Маркушиным, он дает мне космоскаф. Я хочу полетать над Кольцом. Абсолютно безопасный рейс, Алексей. – Юрковский неожиданно разозлился. – Ну чего ты так смотришь? Ребята совершают такие рейсы по два раза в сутки уже целый год. Да, я знаю, что ты упрям. Но я не собираюсь забираться в Кольцо. Я хочу полетать над Кольцом. Я подчиняюсь твоим распоряжениям. Уважь и ты мою просьбу. Я прошу тебя самым нижайшим образом, черт возьми. В конце концов, друзья мы или нет?
– В чем, собственно, дело? – сказал Быков спокойно.
Юрковский опять пробежался по комнате.
– Дай мне Михаила, – отрывисто сказал он.
– Что-о-о? – сказал Быков, медленно выпрямляясь.
– Или я полечу один, – сейчас же сказал Юрковский. – А я плохо знаю космоскафы.
Быков молчал. Михаил Антонович растерянно переводил глаза с одного на другого.
– Мальчики, – сказал он. – Я ведь с удовольствием… О чем разговор?
– Я мог бы взять пилота на станции, – сказал Юрковский. – Но я прошу Михаила, потому что Михаил в сто раз опытнее и осторожнее, чем все они, вместе взятые. Ты понимаешь? Осторожнее!
Быков молчал. Лицо у него стало темное и угрюмое.
– Мы будем предельно осторожны, – сказал Юрковский. – Мы будем идти на высоте двадцать-тридцать километров над средней плоскостью, не ниже. Я сделаю несколько крупномасштабных снимков, понаблюдаю визуально, и через два часа мы вернемся.
– Алешенька, – робко сказал Михаил Антонович. – Ведь случайные обломки над Кольцом очень редки. И они не так уж страшны. Немного внимательности…
Быков молча смотрел на Юрковского. «Ну что с ним делать? – думал он. – Что делать с этим старым безумцем? У Михаила больное сердце. Он в последнем рейсе. У него притупилась реакция, а в космоскафах ручное управление. А я не могу водить космоскаф. И Жилин не может. А молодого пилота с ним отпускать нельзя. Они уговорят друг друга нырнуть в Кольцо. Почему я не научился водить космоскаф, старый я дурак?»
– Алеша, – сказал Юрковский. – Я тебя очень прошу. Ведь я, наверное, больше никогда не увижу колец Сатурна. Я старый, Алеша.
Быков поднялся и, ни на кого не глядя, молча вышел из кают-компании. Юрковский закрыл лицо руками.
– Ах, беда какая! – сказал он с досадой. – Ну почему у меня такая отвратительная репутация? А, Миша?
