Терри Донован - Город кошек
В глазах Яреда промелькнул страх, потом он с трудом изобразил подобострастную любовь и, согнувшись в подобии поклона, засеменил к госпоже.
— Яред, слушай, ты будешь вместо Хиннара, — сказала Лилува. — Я знаю, что ты давно метил на его место. Так вот, теперь тебе предоставляется отличная возможность.
Яред принялся мелко кланяться.
— Отправляйся с ним, Конан. Он сделает все, что ты скажешь. Теперь все зависит от твоей фантазии. Надеюсь, ты прав, и успешно наступишь на уязвимое место этого жуткого казачьего атамана!
Когда киммериец спустился с Яредом, и люк за ними захлопнулся, Ханфия вдруг словно прорвало:
— Конана нужно немедленно убить! Он же казачий лазутчик! И при первом же удобном случае предаст нас, откроет ворота и впустит своих соратников, чтобы они вдоволь поглумились над нами! Я с самого начала подозревал, что он лазутчик. Когда я увидел его в спальне обнаженным, я сразу же уловил в его наглых глазах свет коварства и предательства! А когда он убил моего друга Джебора, я уже нисколько не сомневался в этом!
Лилува слушала взволнованную речь Ханфия с тонкой улыбкой, словно он говорил о пустяках, а когда он остановился, чтобы перевести дух, сказала:
— Конечно, он предатель и лазутчик. В этом не может быть сомнений. Но в моих руках он всего лишь орудие. Разве ты этого не заметил?!
Ханфий не сразу нашел, что сказать:
— Заметил, но… Но ведь он все равно враг!
— Не себе. Он считает, что пока казаки здесь, он может умереть так же легко, как поднести кубок к губам. Потому что один кубок он уже поднес.
— Но… Он же ведь может обмануть нас! Он может вернуться потом со своими казаками! В этом-то ему ничто не помешает!
— Ты, наверное, так бы и поступил, Ханфий, — с ядовитой улыбкой произнесла Лилува. — Но не Конан. Он слишком гордится собственным благородством, чтобы признаться в предательстве ради спасения собственной шкуры. Кроме того, он ведь не казак по происхождению.
16
Ворота со скрипом открылись, и при полных регалиях посла кошачьего города, несколько смешных, на взгляд киммерийца, Конан выехал навстречу казакам. Разбойные люди стояли плотной разноцветной гурьбой, к небу вздымалось множество пик с белыми и черными хвостами яков. Временами слышался нарочито громкий смех. Но постоянным был только один звук — лязг оружия.
Увидев Конана, Оруз расхохотался. Он и представить себе не мог отважного воина в таком нелепом виде. На голове шапка в виде тигриной головы, украшенной зачем-то павлиньими перьями, на груди — многорядное ожерелье из зубов разных животных, тело до щиколоток скрыто тяжелой красной накидкой с пришитыми к ней лапами шакалов и гиен.
— А, что я говорил! — завопил Юлма. — Не казак, он не казак и есть! И помрет не казаком! — С этими словами Юлма выхватил тонкую кривую саблю.
— Остынь!!! — проорал на него Оруз, да так громко, что Юлма тут же спрятал саблю обратно в ножны, смутившись и потупив взор.
— Эй, Конан! — закричал Оруз. — Ты что эти вырядился, как девка на смотринах? Или умом тронулся? Или поженился на ком из города?
Конан покачал головой, ничего не отвечая. Он подошел к Орузу и встал, глядя ему в глаза.
— Я ждал вас позже, — спокойно сказал он.
Оруз осклабился еще больше, показав, что зубы у него темные, гнилые, к тому же правый резец обломан под корень.
— Да ты, друг, никак не рад нам? А мы-то думали, что ты совсем по нам соскучился, — обернулся, и толпа соратников ответила ему дружным гоготом. — Вот и пивка крепкого тебе привезли. Знатное пиво. Коня с ног валит. — Казаки опять заржали. Чувство юмора у них был своеобразное, зато им его было не занимать.
— Ситуация изменилась, Оруз, — так же спокойно, словно бы разговаривал с незнакомцем, и не осушивал вместе с казаками озера вина и пива, сказал киммериец. — Город закрыт. Чума. И мы все умрем. Так что ради собственной жизни, Оруз, не веди внутрь людей.
Оруз вмиг посерьезнел. Рука его легла на рукоять меча, а рот сжался в узкую бледную линию. Смотреть ему в глаза было теперь так же страшно, как смотреть в глаза вожака волчьей стаи.
— Ты лжешь, пес, — с рычанием вымолвил он. — Я не вижу на тебе никаких признаков болезни. — Он поднял меч и направил острие в грудь Конана.
Конан потянул шнур накидки, и она соскользнула с его могучих плеч, явив кожу, на которой виднелись отвратительные черные пятна.
— Не трать свою силу, друг, — спокойно сказал он. — Она тебе потом пригодится. А я умру сам. Я уже мертвец. Ибо после такого не выживают. Черная смерть не шутит.
Оруз ткнул острием в одно из пятен и надавил. Из груди Конана потекла тонкая струйка крови.
— Ты… — сказал Оруз, собираясь с мыслями, но не успел завершить свой тяжелый труд.
Ворота города с жутким скрипом открылись, и оттуда на песок выпал человек. Лицо его было серо, и большую его часть занимали черные пятна, а в нескольких черных пятнах были гноящиеся язвы, и оттуда вытекала кровь. Голова человека была непокрыта, лишь несколько седых волосинок жалко торчали на ней, и на лысине тоже имелись черные пятна с язвами. Скрип продолжался — ворота открывались, и когда они открылись полностью, стало видно, что площадь перед воротами завалена трупами. Этот ужасный вид вызвал у толпы отважных казаков единый громкий вопль. И самое страшное, что по песку от этой горы трупов к ним, спотыкаясь, шел лысый человек с изъязвленной головой.
— Уходим! — закричал кто-то, и вся толпа повернула лошадей.
— Эй, Оруз! — позвали из толпы. — Оставь его, он — труп!
Не дожидаясь Оруза, казаки направились прочь от города. Они привыкли сами делать мертвецов, и это у них отлично получалось, но мертвецы от черной болезни, мертвецы, прогневившие собственного злобного бога, пугали их. Они предпочитали по своей вере умереть в бою и после смерти попасть на небесные поля сражений, чтобы продолжать биться и воскресать, а не ползать на брюхе среди вонючих трупов в общей могиле.
Человек, выползший из города, продолжал двигаться и вскоре оказался у ног орузова коня! Атаман все еще держал меч у груди Конана.
— Спаси нас, избавь от мучительной смерти, — прошептал черный мертвец, подняв голову!
Оруз не выдержал. Он поднял своего коня на дыбы, взмахнул мечом, наклонился и единым махом снес черному мертвецу голову.
— Я избавлю вас всех! — неожиданно заорав он и, вместо того, чтобы присоединится к мирно отступавшим товарищам, понесся к открытым воротам в город. — Вы будете благодарить меня на том свете, если кто-то из вас еще жив! — вопил он.
Все это случилось столь быстро, и настолько не вязалось с идеальным планом Конана, что он не сразу сообразил, что план оказался вовсе не идеальным. И требовал немедленной и решительной доработки.
