Алла Гореликова - Меч войны, или Осужденные
– То был тебе знак Господень, девочка. О том знак, что не след тебе искать дел, подобающих мужчине и воину.
– Да, наверное, – вздохнула Мариана. – Что таить, если бы не Барти, пропала бы я где-нибудь на полдороге. Вернусь домой, извинюсь перед их капитаном. Прав он был, удерживая меня.
– И что тебе только в голову взбрело? – укоризненно спросила монахиня.
Мариана лишь плечами пожала. Разлад с отцом Томасом уже не казался ей достаточным поводом для всего, что она сдуру наворотила. Впрочем, окончилось все не так плохо: она попала в Ич-Тойвин, о чем раньше и мечтать не смела, к тому же попала не просто так, а оказав при этом услугу Церкви… так, может, то и вправду был Промысел Господень? А раз так, на кого обижаться?
Да, здесь, посреди ожившей сказки, Мариана наконец-то простила и неправедного отца Томаса, и себя, трусливую и слабую, – простила искренне, душою, а не разумом. Будто вытащили из сердца ядовитую занозу… Мариана ощущала себя легкой и счастливой и улыбалась всему миру, потому что мир был прекрасен.
Диво ли, что на третий день прогулок по Ич-Тойвину юная северянка получила предложение руки и сердца? Ничто не красит деву так, как ясная улыбка.
2. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Лев Ич-Тойвина
Трапезная гостиницы в этот час пустовала: для обеда поздно, для ночных гуляк рано. Хозяин откровенно скучал за стойкой, но не уходил: а ну как гостям заблагорассудится добавки? Расторопная служанка уже протерла столы и теперь шустро мела пол. Барти и Мариана говорили, не опасаясь лишних ушей.
– Представляешь, – смеясь, рассказывала Мариана, – он мне предложил стать его сорок восьмой женой! Да еще с таким видом, будто ждал, что я тут же расплачусь от счастья и кинусь ему на шею!
– А если бы первой? – с напряжением, которого Мариана не заметила, спросил Барти. – И единственной?
Мариана задумалась на миг, тряхнула головой:
– Нет уж! Он красив, спору нет… но, знаешь, Барти, он… – девушка запнулась, подбирая слова, – недобрый. Когда он смотрит на тебя в упор, хочется убежать и спрятаться. А говорит – как будто острая сталь под бархатом прячется. Сестра Элиль сказала, что его называют Лев Ич-Тойвина и что это почетное прозвище. Но мне он и вправду кажется львом, злобным демоном вроде тех, от которых мы в пути отгораживались кострами и молитвами.
– Лев Ич-Тойвина? – Рыцарь не заметил, как разжались пальцы и завернутый в тонкую лепешку шмат баранины упал в тарелку, откуда был взят. – Мариана, а сам он как тебе представился? Благородный Ферхад иль-Джамидер?
– Не помню, – смущенно призналась Мариана. – Вроде бы… Их имена так похожи одно на другое, и потом, мне так стало смешно, и… страшно немного. Он, правда, хвастал, что родич самому императору, но ведь у императора тех родичей…
Это верно, мысленно согласился Барти, если по каждой собственной жене считать да по каждой отцовской… При таком выводке родни у нормального правителя скорее будет желание основательно эту родню проредить, чем каждому покровительство оказывать да благоволение проявлять. Но Лев Ич-Тойвина…
– Что ты ему ответила?
Мариана отправила в рот ломтик острого козьего сыра, буркнула:
– Посоветовала обойтись сорока семью.
А еще – выразила сомнение, что доблестный муж этот-то курятник удовлетворяет должным образом. Погорячилась, конечно, что сказать. Мариана вспомнила яростный взгляд из-под тонких черных бровей, побелевшие губы, свист хлыста, от которого холеный вороной прижал уши и рванул с места в карьер…
Барти покачал головой:
– Не стоит тебе ходить одной.
– Но я же не одна, я…
– Сестра Элиль не защитит тебя от начальника императорской стражи Ич-Тойвина.
– Он?…
– Да, Мариана. Известный человек. – Барти повертел в руках кубок с вином, поставил, не пригубив. – Нам бы уехать, Мариана.
– Так давай уедем, – неожиданно покладисто согласилась девушка. – Но ведь тебя опять завтра брат провозвестник ждет?
– Да плевать! – Барти помрачнел. – Не пойму я, чего он от меня хочет. То о службе расспрашивает, то о гномах, то о Корварене…
А то роняет словно невзначай, как Святой Церкви нужны верные, – будто верность рыцаря не отдана короне раз и навсегда! Сэр Бартоломью потер лоб. Нынешний разговор снова закончился невнятно, оставив смутную тревогу. И недовольство – не то собою, не то службой королевской. Нет, и впрямь надо уезжать. Хватит с него душеполезных разговоров, а с Марианы – претендентов на руку, сердце и прочие девичьи прелести.
Звякнул колокольчик над дверью; хозяин встрепенулся, служанка уронила веник под стол и оправила фартук. В трапезную вошли двое стражников, расположились у стойки, против окна, – как видно, сменились с дежурства и решили пропустить по кружечке. Взблеснуло золото галунов на багряных куртках, подмигнул солнечный зайчик с рукояти тяжелой сабли.
Барти понизил голос:
– Караваны в Ингар отправляются поутру. Собери сумки с вечера, Мариана. Я разбужу тебя.
– Хорошо, – кивнула девушка.
Рыцарь достал золотой, бросил на стол:
– Эй, милейший! Разбуди меня завтра к рассвету, мы с госпожой хотим поклониться праху святого Карела.
– Будет сделано, господин, – откликнулся хозяин.
Стражник бросил на рыцаря короткий взгляд поверх кружки с вином и вновь обернулся к товарищу. Видать, давно служит, усмехнулся Барти: вот вроде и на отдыхе, а бдит. Старый пес… Ханджарский сабельник неожиданно напомнил ему Базиля, и рыцарь невольно улыбнулся. Как-то привыкший к одиночеству ветеран справляется с двумя непоседливыми племяшами?…
Сэр Барти проводил Мариану до дверей ее комнаты, дождался стука щеколды, повязал на ручку «сигналку»: в гостиницах Ич-Тойвина ворья не водилось, но осторожного и Господь бережет! И пошел спать. Его-то сумки всегда готовы к тому, чтобы схватить их по тревоге.
3. Серж, дознатчик службы безопасности Таргалы
Галерея была пуста, и Серж откинул капюшон. Ветер швырнул в лицо дробный звон лютни, обрывки смеха, запах прогоревших костров. На нижнем дворе веселились. Заезжий менестрель, вчерашним вечером услаждавший слух хозяев изысканным перебором струн, чередовавший баллады о храбрых рыцарях и прекрасных дамах с воспеванием деяний чтимых в Таргале святых, для солдат приберег совсем другие песни. «Трактирщикова дочка», «Три монашки», «На бережке, на берегу»… Вот «Красотку Катрину» завел, стражники подпевают не в лад, зато от души…
Катрина, Кэтрин, Кэти… Серж избегал попадаться на глаза Базилю: бывший себастийский десятник вполне мог узнать бывшего рыцаря себастийского отряда. Благо, капюшон странствующего монаха скрывает лицо; выбери граф Унгери для своего шпиона иную личину, навряд ли тот смог избежать разоблачения. Но, видит Господь, риск разоблачения – не слишком большая плата за внимание Базилевой племянницы. Угораздило же! Жаркая кудрявая девчонка так и стоит перед глазами, ночами снится, будто юнцу нецелованному! Но не в монашеском обличье разговоры о любви заводить; вот и остается смотреть с галереи, как смеется Кэтрин чужим шуточкам, как вьются вокруг нее горячие парни.
