Сергей Малицкий - Юдоль
Ловчие оторвались от рыбы, покосились на буяна с презрением, красавица за стойкой с отвращением сплюнула, а повар вытер руки тряпицей и заковылял к посетителю. Девицы со спутниками не обратили на Кая никакого внимания, но Такшан и палхи его услышали. В этом Кай мог поклясться, хотя и не оборачивался больше.
Повар принял заказ и, дабы угомонить недовольного гостя, выполнил его сразу. Положил на блюдо горсть каши, ложку овощей, несколько кусков козлятины, подхватил у красавицы кувшин вина, кубки и все это без лишних слов водрузил на стол перед Каем.
— Деньги сразу! — строго сказал Кай, откатил нужное количество монет, добавил серебряный «за разбитую посуду и мебель», еще один серебряный от пьяной щедрости, собрал остальное и тщательно привязал к поясу. Затем наполнил кубок, поднял его, проорал на весь зал:
— За то, чтобы все тати, а особенно кусатара и лами, поскорее сдохли!
Выпил и ударом о стол расколотил кубок вдребезги.
Четверка с гулящими прекратила беседу. Ловчие потянулись к рукоятям мечей. А Такшан через секунду уже стоял за спиной Кая.
— Что ты сказал, урод? — прошипел он на ухо наглецу.
— Это точно! — громко ответил Кай, медленно поднимаясь из-за стола. — Потому как каждый из нас однажды уродился на этот свет, поэтому каждый из нас в каком-то смысле урод. Но некоторые уродливее других. Особенно те, кто уничтожают благословенный Текан. Гиены уже нет, сожжена, и орды кусатара и лами топчут гиенские земли. А может быть, даже уже и жгут Намешу и Хилан.
Кай подобрал меч, икнул и сделал шаг назад.
— Ты, приятель, повинен в этом вдвойне. Конечно, руки у тебя не столь длинны, как у кусатара, но длиннее, чем у меня. Зато уж брови у тебя кусатарские, тут не скажешь ничего. А вот спина и стать от лами. Похоже, ты полукровка. Беды в том особой нет, но вот никак не могу понять, если бы твоя матушка спуталась еще и с палхом, твой лоб зарос бы волосом до самых бровей?
Такшан уже кипел от ненависти. Он разорвал бы Кая на части сразу, но ловчие не сводили с собеседников глаз.
— Мы за границей Текана, — прошипел Такшан. — Тут оскорбление карается смертью. За разбитую посуду и мебель, как я слышал, ты уже заплатил? Но монеты у тебя остались, так что на похороны хватит. Назови имя своего отца, придурок, потому что я не хочу знать твоего имени, и умри! Мое имя — Такшан!
Вызов на схватку Такшан исполнил по всем правилам. Кай, пошатываясь, отошел еще на шаг, раскланялся во все стороны всем, кто был в зале, потому как все смотрели теперь только на него, и прокричал:
— Вольный человек без имени, сын лекаря Хаштая принимает вызов мерзавца Такшана, до имени отца которого нет никому никакого дела, на схватку до смерти одного из ее участников. Я правильно все сказал?
Он посмотрел в затянутые бешенством глаза Такшана и добавил:
— Ты сам-то знаешь, кто твой отец?
Наверное, Такшан все-таки что-то понял. Но его уже ослепила ненависть, да и слишком соблазнительным было зарубить пьяного молодого наглеца, который даже не успел вытащить из ножен меч. Но когда он узнал Кая и ненависть в его глазах сменил ужас, было уже поздно.
Кай выдернул меч из ножен мгновенно. Тут же скрестил его с клинком работорговца, затверженным наизусть приемом отправил меч противника в полет к дубовым балкам, тут же перерубил горло Такшану и, пока все взгляды провожали летящий меч, метнул нож в обернувшего человека со светлой косой. Нож вошел в глаз светловолосого по рукоять. Он захрипел и падал в собственную черную кровь уже мертвым.
Кай узнал его во время схватки. Это был Анниджази. И источник жажды Кая находился за его столом. Охотник поймал за рукоять меч Такшана, дождался, кода один за другим упадут на пол тела торговца и светловолосого, и, под сменившие восторженные возгласы ловчих их же возмущенные крики и шипение палхов, шагнул к столу с женщинами.
Они снова вернулись к беседе, как будто Анниджази не пузырился, не исходил на полу трактира черной кровью и Кая и не было рядом. Но перед ним встал рыжий крепыш. В руках у него было странное короткое копье.
«Нет», — мотнул головой рыжий.
«Да», — кивнул Кай и замахнулся мечом.
Рыжий оказался быстрее. Он не только один за другим выбил из рук Кая оба меча, но, не двигаясь с места, сначала подбил ему обе голени, а когда Кай начал падать, добавил ударом древка копья по голове.
«Где же я его видел?» — мелькнуло в голове катящегося в темноту охотника.
Глава 29
Паркуи
Он пришел в себя от жажды. Ноги, и особенно голова, тоже болели, но сильнее всего была жажда. Кай облизал сухие губы, поежился от сквозняка и открыл глаза. Он лежал на топчане в клетке. Точнее, в одной из клеток. Огромное, вздымающее своды на пару десятков локтей помещение было поделено прочными решетками на клетки. Пять шагов в ширину, пять в длину, пять, если кто-то умудрится шагать по стенам, в высоту. В каждой клетке деревянный топчан, охапка соломы, отхожая бадья в углу. Боковые стены у клеток общие. С одной стороны каменная стена с оконцами — и руку не просунешь, откуда сквозил холод, но и свежий воздух заодно. С другой, за решетками, — длинный коридор, где гудела печь, и дремал возле нее на скамье стражник.
Кай поднялся, обнаружил, что лишился всего оружия, кошельков и ремня, облегчился у бадьи, накрыл ее деревянной крышкой, обнаружил за топчаном кувшин с водой. Вода была стоялой, но холодной. Жажды она не убавила.
Кай поправил одежду, сделал несколько движений, разминая плечи, затем сел на топчан. Клеток было около десятка, но кроме него человек имелся лишь еще в одной. Через две клетки от клетки Кая, у стены, так, что решетка огораживала ее только с двух сторон и сверху. В ней на топчане, придвинутом к камню, лежал бродяга. На нем были продранные порты, куртка, сапоги с распоротыми голенищами, колпак. Он лежал спиной к Каю и, наверное, спал.
Кай посмотрел на охранника. Тот спал по-настоящему, даже пускал легкого храпака и блаженно прижимался к печи. Снова посмотрел на бродягу. Отсюда, за пятнадцать шагов, он не мог определить, пахло ли от незнакомца, как от настоящего бродяги, поскольку мешал сквозняк из окон, да и приглушенная вонь от отхожих бадей перебивала любой запах, но уж больно чистой казалась ткань, да и сапоги развалились по шву явно не от старости, а от серьезных усилий, не так просто разорвать крепкую дратву.
— Данкуй, — позвал Кай. — Или все-таки Паркуи? Ты здесь решил отсидеться? Не выйдет. Я пришел за тобой.
Бродяга не пошевелился. Кай выдернул из-за отворота рукава тряпицу, завязал узлом, смочил ее водой и, примерившись, бросил. Расстояние между железными прутьями было не более пяди, но бросок оказался удачным с первой попытки. Миновав сразу две преграды, мокрый узелок шлепнулся о стену и упал на бродягу. Тот шевельнулся и отбросил его на пол, но остался лежать спиной к охотнику.
