Максим Субботин - Сердце зимы
– Моя госпожа чем-то взволнована, – произнес он голосом юным, но совершенно бесцветным.
– У человека умного всегда есть повод для тревог, Безликий. Лишь глупец никогда не оглядывается по сторонам.
– Справедливо, госпожа. – Он надел туфлю и потянулся за второй. – Могу я развеять твою печаль?
Катарина улыбнулась. Пальцы сами потянулись потрепать мальчишку по волосам. Он сидел, будто каменное изваяние, тени от пламени плясали на серой коже, скалились. На короткое время леди Ластирик показалось, что то не тени, а мальчишка ухмыляется, что то его рот полон острых клыков, и она отдернула руку.
– Все еще боишься меня, госпожа моя?
– Кто бы не боялся, Безликий? – вопросом на вопрос ответила она.
– Лишь глупец, – повторил он ее слова.
Хани
Мудрая сидела у очага. Глаза закрыты, тело неподвижно. Хани могла бы решить, что старая женщина уснула, если бы та время от времени не начинала нараспев мычать странные молитвы, делая это не разжимая губ.
В доме Мудрой пахло травами. Девушка любила этот запах, знакомый с детства. Именно тогда несколько месяцев она провела под присмотром Мудрой в родном городе. Вместе с другими девочками училась, смотрела, как старая женщина собирает в пучки душистые травы и коренья, подвешивая их над очагом; училась глядеть в воду, заговаривать талисманы и обереги, лечить коз, у которых синело молоко. Постигала мудрости предков. Сейчас ей казалось, что она всегда слушала недостаточно внимательно.
Обычно Мудрые жили особняком, на окраине поселений, где никто не нарушал их покой. Они могли надолго уходить в мир грез, чтобы зачерпнуть из белого источника Порядка, и горе тому, кто потревожит тело Мудрой, пока ее дух странствует.
Мудрая говорила своим ученицам, что когда-то все они станут такими же, как она, – самыми важными женщинами в поселках и деревнях, откуда они родом. Вспоминая те дни, Хани улыбалась и печалилась одновременно. Прошлое, как бы сильно она ни гнала его, все время догоняло и каждый раз с сокрушительной силой сваливалось на плечи, подминая под картинами ее собственной слабости и трусости. Ведь она могла остаться. Должна была! Она могла хотя бы попытаться спасти их. Не смотреть, как мать таскает кишки по полу, и плакать, как дитя, а сделать то, ради чего в ее теле угнездилась порча. Даже если бы после этого ей башку отсекли ржавым топором.
Северянка поежилась, гоня прочь тяжкие мысли.
Мудрая открыла глаза. Сперва ее взор был туманным, но с каждым мгновением в нем проступала ясность. Старуха поднялась, опираясь на кое-как обтесанную палку, зыркнула на Хани колючим взглядом.
– Недобрую весть ты принесла в наши края. – Голос старой женщины неприятно скрипел. Она ненадолго скрылась в задней комнате и вернулась с котелком в руках. Повесила его над очагом, положив в каменный круг несколько поленьев и пучок сухой травы. В доме почти сразу запахло пряной горечью.
– Шараши никогда не подходят так близко, Мудрая, – почтительно склонила голову Хани. – Ловушки стали сильнее, и теперь их не так просто отыскать, как прежде. Яркия может быть в опасности.
– Знаю, – коротко ответила та.
Она не торопилась. Приказала Хани налить в котел воды. Сама же тем временем сняла с одной из полок ступу и снова ушла к себе в кладовую. На этот раз она задержалась дольше. Хани слышала шорохи и кряхтение, звуки открывающихся пробок и негромкий треск. Когда Мудрая вернулась, в ступке лежали травы, коренья, половинки грибных шляпок. Старуха уселась на прежнее место и принялась толочь. Сухие морщинистые руки еще хранили силу, и вскоре все составляющие части превратились в однородную сыпучую массу. Мудрая дождалась, пока вода в котле пойдет пузырями, и потихоньку высыпала в нее содержимое ступки, тщательно помешивая варево палкой.
Хани не смела говорить первой, покорно дожидаясь, когда Мудрая закончит свои приготовления. Северянка чувствовала усталость. Сперва ее измотал разговор с местным старостой, который был тупее старого осла. Ритуал успокоения так ее вымотал, что она не нашла сил на бестолковую перепалку с человеком, у которого на все был один ответ: «У нас достаточно крепких мужчин и женщин, чтобы дать тварям отпор». Она честно старалась вдолбить в его тупую башку, что с таким-то уж они точно не сталкивались и что разумнее всего будет собрать все, что можно унести в руках, и ступать в ближайший город, где хотя бы есть крепкие стены и хорошо вооруженные воины. Тщетно. Он и слушать не стал, а взамен, брызжа слюной, принялся поносить ее на чем свет стоит и даже обвинил в науськивании с целью его сместить. Большего бреда Хани отродясь не слышала, но здесь дуралей был на своей территории, и в его власти бросить ее в холодную и «случайно» позабыть.
Хани потерла отяжелевшие веки. Отчаянно хотелось спать. Нескольких часов отдыха в седле хватило, чтобы немного прийти в себя, но сейчас телом начинала овладевать боль. Она шевелилась и будто жила под кожей собственной жизнью. Но Мудрая, похоже, не собиралась торопиться, и надежда на скорый отдых постепенно издыхала.
– Не клюй носом.
Хани почувствовала, как Мудрая потрясла ее за плечо. Вскинула голову, поздно понимая, что все-таки задремала, и покраснела. Чтобы немного разогнать дремоту, как следует ущипнула себя за кончик носа – так, что аж слезы выступили. Фокус, подсмотренный у старшего брата.
– Я сварила зелье, пей, – Мудрая протянула тяжелую кружку, из которой разило не лучше, чем из выгребной ямы. Видя, как гостья морщится, настойчиво повторила: – Пей.
Хани поднесла кружку ко рту и в несколько глотков осушила ее. Она старалась не дышать, даже зажмурилась, а когда открыла глаза, предметы вокруг пустились в пляс. Мир завертелся колесом, переворачиваясь с ног на голову и обратно. К горлу подступила тошнота. Хани попробовала встать, но не смогла: что-то, крепче цепей, не давало ей пошевелиться.
– Покажи мне, что видела.
Голос Мудрой раздавался будто отовсюду сразу. Хани не хотела еще раз пережить ту ночь, но и не подчиниться не могла – старуха не оставила ей выбора. Мудрая вперила в нее подслеповатый взгляд – и все завертелось водоворотом.
Когда Хани пришла в себя, она по-прежнему была у очага, в доме Мудрой. Поленья почти истлели, над ними плавала еле различимая дымка, в которой девушке продолжали мерещиться странные образы из разбуженных воспоминаний. Она осмотрелась: в крошечное отверстие, что служило вместо окна, сыпался снег. За стенами завывала непогода: она стучалась в дверь, и та охала, как древняя старуха.
– Духи-охранники тобой насытились, – все тем же скрипучим голосом произнесла Мудрая. – Ты молодец, все правильно сделала.
