Кирилл Бенедиктов - Блокада-1 Охота на монстра
Резиденция фюрера, отличавшаяся от других домиков только наличием камина, находилась в двух минутах ходьбы от жилища Раттенхубера. У крыльца обычно дежурили двое эсэсовцев, подчинявшихся полковнику либо его заместителю, майору Шмитту, но сейчас их не было видно.
– Где охрана, фройляйн? – ледяным голосом спросил Раттенхубер.
– Фюрер приказал майору Шмитту снять пост, – беззаботно ответила Юнге.
«Черт возьми, – подумал полковник. – Даже фюрер не имеет права отдавать такие приказы! А Шмитт не имел права такой приказ выполнять! Ну, завтра я устрою ему головомойку!»
Он перешагнул порог дома фюрера, преисполненный самых мрачных предчувствий. И предчувствия эти его не обманули.
Гитлер сидел в глубоком, обитом кожей кресле, которое доставили в «Вервольф» специальным рейсом из Италии. Это был подарок Муссолини – если верить дуче, то кресло принадлежало какому-то князю из рода Борджиа. Раттенхубер, недолюбливавший итальянцев, подозревал, что кресло было попросту экспроприировано из какой-нибудь антикварной лавки.
Начищенные до блеска сапоги фюрера лежали на деревянном столике, расписанном диковатыми славянскими узорами. Столик преподнесли Гитлеру благодарные жители Винницы, которых он избавил от ига жидов и москалей.
Фюрер занимался странным делом: рассматривал через увеличительное стекло маленькую фигурку из серебристого металла, изображавшую раскинувшего крылья орла.
А вокруг Гитлера замерли три белокурые валькирии – Грета Вольф, Эльза Герман и затянутая в черную форму СС Мария фон Белов.
– А вот и старина Иоганн, – рассеянно произнес фюрер, не отрывая взгляда от фигурки. – Присаживайтесь, присаживайтесь. У нас будет долгая беседа.
Раттенхубер, однако, остался стоять.
– Мой фюрер, прежде всего, я должен высказать свое глубокое неудовольствие вашим решением снять охрану у домика. Я не смогу в должной мере обеспечивать вашу безопасность, если вы будете отдавать подобного рода приказы.
Гитлер досадливо махнул рукой.
– Мой добрый Иоганн, – сказал он тоном, каким обычно говорят с маленькими детьми, – я позвал вас, чтобы поговорить о вещах, более важных, нежели моя охрана.
– Для меня, – каменным голосом проговорил полковник, – нет и не может быть более важных вещей.
Гитлер отложил в сторону увеличительное стекло и с любопытством взглянул на Раттенхубера.
– Это только потому, что вы недостаточно информированы, Иоганн. Сейчас мы поговорим вот об этом.
И он поднял над головой серебряную фигурку орла.
Глава пятая
Хозяин
Ставка Верховного Главнокомандования.
Июнь 1942 года
1
В кабинете царил полумрак – окна плотно занавешены тяжелыми портьерами, уютный свет лампы под зеленым абажуром рассеивался в двух шагах от массивного стола – и в этой полутьме кралась вдоль стен с книжными шкафами чуть сгорбленная тигриная тень.
Хозяин расхаживал по кабинету своей обычной, чуть шаркающей походкой, держа левую – сухую – руку за спиной. Невысокий, сутуловатый, пожилой и очень уставший человек. Но тень его, скользящая по портьерам, была тенью тигра. Тень отражала истинную сущность Хозяина куда лучше его зримого облика.
Сталин был в бешенстве.
За долгие годы работы с Хозяином Берия досконально изучил его привычки, реакции, мельчайшие детали, указывавшие на перемены в настроении. «Дрожание моей левой икры есть великий признак!» – говорил Наполеон, и был в чем-то прав. У великих людей даже банальный тик приобретает особое значение. У Сталина подергивалось левое веко и неприятно кривился скрытый пышными усами уголок рта – тоже левый. Верное свидетельство того, что вождь едва сдерживает прорывающийся наружу гнев.
– Ничего нельзя было сделать, Иосиф Виссарионович, – горько сказал Берия, указывая карандашом в центр разложенной на дубовом столе карты. – Мы бросили туда все наши резервы. Те, кто выжил, говорят, что это была настоящая мясорубка. Конечно, с этого маймуно виришвили Тимошенко никто не снимает вины. Но даже если бы на его месте был Жуков…
Он специально обращался к Сталину с едва различимым намеком на фамильярность, которую мог себе позволить на правах младшего товарища. Употреблял грузинские ругательства, словно подчеркивая: «мы же с тобой одной крови, ты помнишь?». Но сейчас эта тактика, похоже, успеха не принесла.
– Лаврентий, – негромко проговорил Сталин, и Берия немедленно замолчал. Сталин, однако, не стал продолжать. Он кружил возле стола, бросая на карту острые взгляды. Было в нем что-то от заядлого бильярдиста, выбирающего, по какому шару ударить.
Молчание затягивалось. И в этом молчании Берия почувствовал, как по спине стекает липкая струйка пота.
– У меня нет других полководцев, Лаврентий, – веско произнес, наконец, Сталин. Берия облегченно выдохнул. Когда Хозяин бывал в таком настроении, всесильный шеф госбезопасности выходил от него, шатаясь, как после морской качки.
– Я понял, товарищ Сталин, – это был подходящий момент, чтобы перейти от легчайшей фамильярности, к официальному тону. – Мы не будем трогать маршала.
– Других надо трогать! – голос вождя был тихим и зловещим. – Тех, кто поверил, что после зимних побед мы можем делать с Гитлером, что захотим! А у него по-прежнему лучшая в мире армия, и лучшие в мире фельдмаршалы! Вот и бьют нас и в хвост, и в гриву!
Хозяин любил русские идиомы. Берия каждый раз мысленно кривился – он не понимал этой русофилии. Русские – полезный народ, и при умелом руководстве из них может получиться толк. Но зачем к месту и не к месту цитировать сомнительные максимы, придуманные сиволапыми мужиками лет двести назад? Впрочем, вслух он, разумеется, ничего такого не говорил.
– Кого именно? – спросил Берия. – Мехлиса?
– Нет! – рявкнул Сталин таким ужасным голосом, что у шефа госбезопасности мгновенно взмок лоб. – ГлавПУР тут не при чем! Они всего лишь выполняли наши указания. А Мехлиса если за что и надо судить, то за бездарное руководство в Крыму! За Харьков нас с вами надо трогать, товарищ Берия! Мы виноваты в том, что полководцы нашей армии заболели головокружением от успехов! И мы несем за это всю полноту ответственности!
«Тебе-то хорошо говорить, – подумал Берия. – Ты себя поругаешь-поругаешь, да и простишь. Хотя кто, как не ты, требовал стоять на Изюмском выступе до последнего? Кто орал на Василевского, обзывая его трусом и паникером? Я? Нет, это был ты, Сосо. А что делать мне? Судить себя Особым совещанием?»
– Я не снимаю с себя ответственности, товарищ Сталин, – сказал он холодно. – Но мне казалось очень важным поднять моральный дух в войсках, воодушевленных разгромом немцев под Москвой. Возможно, я перестарался…
