Владимир Лещенко - Тьма внешняя
Или дело просто в том, что их нет среди живущих в Мире?
А в самом деле, почему именно их нет, если на их планету попадали существа и куда более редкие?
В свое время, очень давно, Зоргорн надеялся, что, когда-нибудь, став Высшим, он узнает все. Потом исчезла и эта надежда.
Теперь, уходит надежда, что этого сможет достичь и Таргиз.
* * *Конец июля. Шварцвальд.Сверху, с невидимого отсюда неба сыпалась мелкая водяная пыль. В неглубокой ямке, у корней старого засохшего дуба, дымил, стреляя угольками, небольшой костер. Перед ним, угрюмо нахохлившись, сидел Владислав с обнаженным мечом на коленях, протянув озябшие ладони к огню.
Рядом с ним, на заботливо разостланном плаще, в забытьи лежал Матвей.
– Скоро ли мы пойдем дальше? – вдруг спросил он, облизнув запекшиеся губы.
– Куда? Ты ведь на ногах не стоишь!
– Все в порядке, друг Владислав, я могу идти… Вот только отдохну немного…
Его лихорадочно блестевшие глаза вновь закрылись, на лбу выступила испарина…
«Он умрет, если не поест и не согреется. Эти леса его доконают» – отрешенно подумал Владислав, подбросив еловые ветви в дающий слишком мало тепла костерок.
С того случая в монастыре у мертвого ныне Фогельштадта, похоже, кончилась полоса относительного везения. Коней им добыть больше так и не удалось. В попадавшихся им на пути деревушках уже давно пахали на тощих коровенках да на совсем уже еле живых старых клячах. Да и драться за них с голодными злыми мужиками, имея два меча, охотничий лук с несколькими стрелами да арбалет без боеприпасов, было бы самоубийством. Затем они углубились в леса, и человеческое жилье стало попадаться все реже и реже. В последнем из лесных хуторов на них напали.
Чем уж не угодили они его единственным обитателям – двум тощим, обросшим, как медведи, мужикам и уже немолодой женщине, осталось неизвестным. Владислав, однако, предполагал (не делясь подобными мыслями с Матвеем), что хуторяне просто собирались сожрать их. Всё могло кончиться весьма скверно – черт дернул их положить на землю оружие при появлении хозяев, в знак мирных намерений.
Их обоих спас Матвей. На развороте он ловко вырвал вилы у одного из мужиков, раскроил ему череп ударом их массивной рукояти, тут же насадив на ржавые зубья бабу. Бросившегося бежать второго мужика прикончил Владислав, метнув ему в спину нож.
Потом они вступили в совсем безлюдную дикую местность. Владислав решил идти напрямик через Шварцвальд, но должно быть память подвела бывшего разбойника, и они заплутали.
Шварцвальд. Чащи, куда не проникают солнечные лучи. Скалистые невысокие горы, с узкими обрывистыми долинами. Горные озерца, и болота в долинах. Дикие, непролазные чащи с серебристыми от старости стволами, ветвями, согнувшимися под тяжестью лишайников, мхи, густые как овечья шерсть, высокие папоротники. В таких местах живут, как гласит молва, лесные духи с эльфами и феями. Места действительно весьма для них подходящие. Во всяком случае кабанов, величиной с полугодовалого бычка, и стада оленей в полсотни голов ему попадались.
Их путь пролегал дикими темными чащобами, где приходилось пробираться через высокие буреломы, меж тронутыми плесенью и поросшими лишайниками стволами столетних елей. Уже очень, очень давно не приходилось забредать Владиславу в столь глухие, угрюмые, зловещие места.
Бог весть сколько лет назад здесь последний раз ступала нога человека (если вообще ступала). Уже не один раз силезцу начинало казаться, что за ними наблюдают весьма недружелюбные и как будто даже нечеловеческие глаза. В один из дней они влезли в трясину, откуда еле выбрались, утопив последние остатки припасов, взятые в монастыре.
Весь оставшийся путь они питались дичью, которую удавалось подстрелить, да еще нечасто встречавшимися грибами, съедобной травой и кореньями. Вскоре от такой еды у них начало подводить животы.
Лес вокруг был становился все более диким и пугающим. Могучие деревья в два – три обхвата переплетали над их головами сучья толщиной в человеческое тело, так что свет едва пробивался сюда. Жутковатая тишина, лишь изредка нарушаемая криком птицы или шумом ветра в ветвях, стояла в сумрачном зеленом царстве.
Старый лес по сравнению с этой чащей мог бы, пожалуй, показаться ухоженным парком при богатом замке. Порой силезцу начинало казаться, что они окончательно заблудились и теперь кружат на одном месте. Настолько однообразны были все эти трухлявые буреломы, обросшие бородами лишайников вековые стволы, густой вереск и папоротник на полянах. Временами же он почти не сомневался, что чувствует на своей спине чей-то весьма недобрый и как будто даже нечеловеческий взгляд.
Они натыкались на заброшенные и покинутые людьми уже невесть сколько лет назад лесные хутора – заросли почти поглотили остатки убогих жилищ. Пару раз им попадались языческие алтари – каменные плиты, с почти начисто стершимися, уже неразличимыми изображениями, поросшие мхом и глубоко ушедшие в землю.
Однажды Владислав обнаружил недалеко от места их ночлега след огромного раздвоенного копыта. Выглядел он довольно зловеще, и хотя Владислав догадывался, что скорее всего след оставлен одним из последних германских туров, неприятный холодок с души не исчез.
Хуже всего было то, что Владислав не представлял совершенно, где они могут находиться.
Как он хорошо знал, шварцвальдские чащи спускаются вниз, в Лотарангию, где смыкаются с арденнскими лесами, так что путники могли вполне и блуждать по эту сторону гор, и быть уже недалеко от французских земель. Кроме того – стоит им слишком уклониться к югу, как придется либо возвращаться назад и идти по равнине, вдоль Шварцвальда, либо огибать едва ли не половину срединной Германии.
Они шли уже больше десяти дней.
Потом Матвей неожиданно заболел. Просто однажды утром он поднялся с жестоким жаром и головной болью.
Скоро он еле передвигался. Но тем не менее он продолжал идти, не обращая внимания на предложения Владислава остановиться передохнуть. Горько сожалел Владислав, что не был настойчив тогда. Болезнь выпивала из его спутника последние силы, и он уже с трудом таскал ноги. Наконец, настал этот день, когда он не смог подняться.
Темно-серый филин бесшумно взмыл из ближних кустов и, сделав круг над землей, скрылся в лесном сумраке. Силезец поглядел вверх. Вот уже несколько дней подряд моросил нудный промозглый дождь, почти не переставая. Сырость пропитала всё вокруг, забиралась под одежду, растекалась по телу противным ознобом, отзывалась тупой болью в старых ранах и ломаных костях. Что ему делать, если Матвей умрет? Как он сможет пройти в одиночку этот путь, на который сам себя обрек и который почти невозможно пройти?
