Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы
— Дрожишь?
— Да!
Он одним рывком поднялся с колен. Успел заметить замешательство в глазах Карвера, успел спиной ощутить движение Тории, шагнул вперёд, намереваясь схватить лейтенанта за тощее горло; Карвер поспешно выставил перед собой шпагу, Эгерт протянул руку, чтобы отвести остриё — и в этот момент приступ тошнотворного, ещё более отвратительного страха превратил его сердце в жалкий трепещущий комок.
Ноги подкосились — он снова осел на землю. Трясущейся рукой коснулся щеки — шрам был на месте, жёсткий, заскорузлый рубец; шрам был на месте — и на месте был изводящий душу страх.
Со скрипом раскачивался фонарь; Эгерт чувствовал, как стынут его колени в ледяной жиже. Откуда-то с крыши капала вода: кап… кап… Что-то беспомощно прошептала Тория; Карвер, опомнившись, недобро сощурился:
— Значит, так… Ты сейчас докажешь госпоже свою любовь, — и он круто развернулся к спутникам, — Бонифор… Там козочка в загоне, видишь? Хозяин не обидится, если мы займём её ненадолго…
Всё ещё надеясь, он шевелил губами, повторяя многочисленные «да» — а Бонифор уже возился возле загона, и Тория, всё ещё не веря в поражение, непонимающе оглядывалась на Бонифора, на Карвера, на усатого Дирка. Аспидно поблёскивала чёрная поверхность жирной лужи.
Надежда последний раз дёрнулась в душе — и затихла, оставив на смену себе глухую безнадёжную тоску; он почувствовал, как Тория тоже поняла это — и сразу обессилела. Глаза их встретились.
— Уходи, — сказал он шёпотом. — Пожалуйста… уходи.
Тория осталась стоять — не то не расслышав, не то не поняв его, не то не в силах сдвинуться с места. Карвер хмыкнул.
Козочка, худая и грязная, привыкла, вероятно, к жестокому обращению — она даже не заблеяла, когда Бонифор, ругаясь вполголоса, стряхнул её со спины к самым сапогам Карвера. Тот по-хозяйски ухватился за верёвку на шее несчастного животного, сочувственно глянул на растерянную Торию:
— Так… Он любит вас, вы слышали?
Солль смотрел на серый, подёргивающийся козий хвост. Чуда не будет. Чуда не будет… Страх подчинил уже и волю, и разум, он потерял себя, он потеряет Торию… Скиталец не оставляет лазеек.
Карвер развернул козу мордой к Эгерту:
— Вот… Вот достойная тебя пара. Вот твоя милая… Поцелуй её, ну-ка!
Неужели Тория не понимает, что должна уйти? Всему конец — стоит ли мучить её этой отвратительной сценой?
С двух сторон в него упёрлись шпаги Бонифора и Дирка:
— Глянь, до чего хороша! Прелестное создание… Поцелуй же!
Запах неухоженного животного раздирал Эгерту ноздри.
— Вы слышали — он любит вас? — доносился откуда-то издалека негромкий Карверов голос. — И вы верили? Посмотрите, он готов променять вас на первую попавшуюся козу!
— Почему на первую попавшуюся? — театрально возмутился Бонифор. — Очаровательная козочка, лучшая в загоне… Да, Солль?
— Как вам не стыдно… — Эгерт едва узнал голос Тории.
— Нам — стыдно?! — Карвер, в отличие от Бонифора, возмутился совершенно искренне. — Нам — а не ему?
— Уходи! — взмолился Эгерт. Тория стояла — небо, неужели у неё отнялись ноги?! Холодное лезвие снова коснулось его шеи:
— Ну-ка, Солль! Объявляю вас мужем и женой — тебя и милую козочку! Давай-ка, мы ждём первой брачной ночи!
Дирк и Бонифор, потрясённые изобретательностью Карвера, развернули козу к Эгерту хвостом:
— Давай-давай… Всего дела на пять минут… Давай, и пойдёшь по добру-поздорову, даму свою домой проводишь… Да, госпожа? Вам ведь неохота одной возвращаться?
Кажется, шёл дождь; кажется, по спутанной козьей шерсти струилась вода. Колени закоченели — Эгерту представилось вдруг, что он мальчик, стоит по колено в весенней речке Каве, а у самого берега цветут какие-то невыносимо жёлтые цветы, он тянется, пытаясь сорвать…
Он дёрнулся от боли — Карвер провёл клинком по его уху:
— Что ж ты раздумываешь? Острая шпага может отрезать ухо, палец, да всё что угодно… Или тебя — уже?! Правда, что студентов оскопляют, а, госпожа?
Страх отнял у Эгерта способность думать и чувствовать; из речи Карвера он понял только, что Тория ещё здесь, и укоризненно, с почти детской обидой подумал: зачем?
Раскачивался под ветром скрипучий, чёрный фонарь. Ночь казалась Тории вязким комком смолы — липкий воздух забивал ей гортань, и нельзя было вздохнуть для слова или крика. Наверное, надо было звать на помощь, колотить кулаками в двери и ставни, бросаться к отцу, наконец… Но шок лишил её возможности бороться, превратив в немого, бессильного свидетеля.
Козочка нерешительно дёрнулась. Бонифор пресёк её попытку вырваться, сдавил коленями; Карвер провёл шпагой по горлу жертвы:
— Ну, Солль?! Расстёгивай пояс!
Тогда темнота сгустилась, сдавила Эгерта со всех сторон, стиснула голову, грудь, залила уши, пробкой заткнула горло, не допуская в лёгкие и крохотного воздушного пузырька; на секунду ему показалось, что он живьём зарыт в землю, что нет ни верха, ни низа, что земля давит, давит…
Потом стало легче, и последним проблеском сознания Эгерт понял, успокаиваясь, что умирает. Слава небу, просто умирает, легко и без мучений. Проклятый Скиталец проглядел-таки, не рассчитал! Эгерт не может победить свой страх — но и переступить за грань он не может, не может, вот и смерть… Слава небу.
Он мягко ткнулся лицом в грязь, показавшуюся тёплой и мягкой, будто перина. Как легко. Опрокинулся чёрный фонарь, опрокинулось чёрное небо, и Карвер кричит и размахивает шпажонкой — пусть… Эгерта здесь нет. Уже нет. Наконец-то.
…Трое склонились над лежащим. Несчастная козочка, отскочив, тонко и жалобно заблеяла.
— Солль! Эй, Солль… Не притворяйся, эй!
Рванувшись, Тория взглядом отшвырнула в одну сторону Дирка, в другую — Бонифора; Эгерт лежал на боку, лицо его, отрешённое, застывшее, то попадало в тень, то снова выхватывалось из темноты светом качающегося фонаря.
— А вот теперь вы ответите, — сказала Тория на удивление спокойно. — Вот теперь вы ответите за всё… Вы убили его, мерзавцы!
— Но, госпожа… — пробормотал Бонифор в замешательстве. Дирк попятился, а Карвер бросил шпагу в ножны:
— Мы не тронули его и пальцем… В чём, скажите, мы виноваты?!
— Вы ответите, — пообещала Тория сквозь зубы. — Мой отец разыщет вас и под землёй… Не то что в вашем дрянном Каваррене, а на краю света!
Дирк всё отступал и отступал; Бонифор, косясь то на безжизненного Солля, то на Торию, следовал его примеру. Карвер, кажется, растерялся.
— Вы никогда не видели настоящего мага, — продолжала Тория не своим каким-то, странным металлическим голосом. — Но вы сразу узнаете моего отца… когда он явится к вам!
