Друг и лейтенант Робина Гуда (СИ) - Овчинникова Анна Георгиевна

В поднебесье вдруг раздался душераздирающий вопль, и на голову Сандерсу Харперу свалился брат Тук.

Главный лесник, его оружие, доблестный фриар — все смешалось в одну живописную кучу, и Рябой Руперт невольно направил туда свой лук и взгляд. Именно такого подарка судьбы я и ждал!

Рванувшись вперед, я ударил ногой с разворотом, послав Руперта в сторону Статли. То, что в полете лесник принял в бок стрелу, которую его товарищ выпустил в Вилла, было чистейшей случайностью, а вовсе не моим хладнокровным расчетом.

Свистнувшая сбоку стрела царапнула мое плечо, но мне было некогда выяснять, кто ее пустил. Откуда ни возьмись у меня в руках оказался лук Рябого Руперта, и я врезал длинным тисовым стержнем по голове лесника, который прицелился в борющихся на земле Харпера и монаха.

Кто там говорил, будто я никогда не научусь пользоваться луком? Правда, он удара лопнула тетива, зато лесник упал, не вскрикнув!

Все произошло буквально в течение пяти-шести секунд. Едва Тук прыгнул на Харпера, как на поляне словно закрутился стремительный ураган, и, когда я развернулся на крик слева, готовый бить или защищаться, оказалось, что бить больше некого, да и защищаться не от кого.

Два лесника лежали навзничь в разных концах поляны, у одного стрела с серым оперением торчала из груди, у другого — из левого глаза.

Вилл Статли наклонился над третьим лесником, который с хрипом скреб ногами траву, обеими руками сжимая древко торчащей из кадыка стрелы. Вилл резко рванул раненого за волосы, отклонив его голову влево, и полоснул ножом по горлу под щетинистым подбородком.

Я отвернулся, борясь с тошнотой.

— Bene venebatur! [12] — прокомментировал брат Тук.

Фриар уже стоял на ногах, сжимая охотничий арбалет: тяжелый болт так и остался в желобе, но с дуги капала кровь, а вместо затылка у растянувшегося на животе Сандерса Харпера было кровавое месиво.

— Пощадите!.. Богородицей молю… смилуйтесь!..

Скарлет и Дик с треском выломились из кустов, волоча последнего оставшегося в живых папплвикского лесника. Белобрысый парнишка, чем-то напоминающий Мача из Руттерфорда, с прискуливанием взывал то к Пресвятой Деве, то к своим конвоирам. Парня швырнули на колени рядом с поваленным буком, на который успел уже снова усесться Аллан-э-Дэйл, озабоченно осматривающий арфу. По лицу менестреля текла кровь, но его явно больше волновала целость инструмента, чем целость его кожи. Убедившись, что арфа не пострадала, Аллан подкрутил колки и принялся аккомпанировать молящему нытью лесника:

— Харпер сказал — дескать, чего ждать, пока награда уйдет к другим… Он сказал — все равно ваши головы скоро будут торчать на палисаде Ноттингема… Это он так сказал! А я, напротив…

— А ты, напротив, явился сюда, чтобы тоже стать вольным стрелком, так?

Парень, похоже, совсем спятил от страха, если принял злобную издевку Вилла Статли за чистую монету.

— Да, так! — с готовностью воскликнул он. — Я всегда хотел!.. Я всегда мечтал стать вольным стрелком, я ж говорил вам… Помните?

Вот теперь я вспомнил, как зовут сопляка, — Алек. Правильно, во время братания «волков» и «псов» мальчишка надрался вусмерть и начал кричать, что желает остаться с нами, чтобы тоже каждый день охотиться на «черного зверя»!

Алек продолжал ныть, и Аллан, наконец, подстроился под тональность его причитаний. Некоторое время они выступали вместе, но скоро менестрель прижал ладонью стонущие струны, а Алек вытянул шею, словно аист при виде коршуна.

Робин Локсли закончил срывать с трупов колчаны и направился к центру поляны, проверяя на ходу лук, прежде принадлежавший одному из стражей леса. Он не смотрел на стоящего на коленях лесника, но Алек весь подался к вожаку аутло и взял тоном выше:

— Господин! Клянусь небесами… Клянусь всеми святыми… Я буду служить вам верой-правдой!.. Клянусь Иоанном, Петром и Павлом…

— Ты уже клялся этими тремя апостолами. — Локсли пробежал пальцами по вощеной тетиве, осматривая ее так же придирчиво, как Аллан — струны своей арфы. — Всего два дня назад, на этой самой поляне. Помнишь?

— Я… Да, я… — парень съежился, осев на пятки. — Так ведь я же…

Робин Гуд оттянул и снова отпустил тетиву, которая пропела громче басовой струны потрепанной арфы менестреля. Алек умолк и затрясся, и я вдруг понял, что с меня хватит.

— Робин! Пускай он…

Слово «убирается» застряло у меня в глотке.

Робина Локсли отделяло от папплвикского лесника всего три шага — и ясеневая стрела пробила грудь мальчишки почти навылет, на полфута выйдя у него из-под лопатки. Тело медленно осело на траву, опустившись на бок так неторопливо, как будто парень прилег отдохнуть. Аллан слегка отодвинулся, когда голова мертвеца уткнулась ему в ногу.

Недолгое молчание первым нарушил фриар Тук.

— Vae victis! [13] — пробормотал он, поднимая перед собой окровавленный арбалет, словно крест, и возводя глаза к небу.

К сожалению, я не знал по-латыни ничего, кроме «пуэр, соцер, веспер, генер», — поэтому нашел спасение в шестиэтажной русской брани.

Глава девятая

РОБИН ГУД И ВДОВА

В такой зябкий и мокрый день все лесные птицы примолкли, забившись в гнезда, и голос Робина Локсли прозвучал над Лисьим Яром почти в полной тишине:

— Нет. Я не сумасшедший, чтобы соваться сейчас в Ноттингем. Я не Господь Бог и не архангел, разбивающий оковы огненным мечом. Я не могу вызволить твоих сыновей из темницы.

Вдова Хемлок поднялась с колен — медленно и неловко, потому что ее суставы ныли от холодной влаги травы, и высвободила локоть из пятерни Маленького Джона, который помог ей подняться. Дождь, сыпавший с перерывами уже четвертый день, недавно стих, но все равно в лесу было немногим суше, чем на дне реки.

Нахохлившиеся под своими серо-зелеными плащами разбойники имели сейчас такой жалкий вид, что трудно было поверить, будто голова каждого из них оценена в немыслимую кучу денег. Даже половина того, что было обещано за одного из этих бродяг, сделала бы богачом любого жителя Руттерфорда… Или, скорее всего, сделала бы его покойником, позарься он на награду шерифа, как это уже случилось с шестерыми лесниками из Папплвика и с теми их товарищами, которые пытались отомстить за бойню на поляне Великого Дуба.

Почти весь июль в лесу шла ожесточенная, скрытая в глухих урочищах война аутло со стражами леса, а ко дню Святого Петра на старом кладбище Блидворса за церковью Святой Марии прибавилось семь новых могильных плит с вырезанными на них луками — мест последнего успокоения лесников. Восьмую могилу отмечал только большой камень, но разбойники заставили настоятеля церкви освятить ее так же, как остальные. Лесные стрелки выбрали для могилы Вилла Скарлета место под большими тисовыми деревьями, которые давали самые лучшие ветви для луков, и монах Тук после заупокойной службы пропел над простым надгробьем еще несколько псалмов, добавив к ним любимую песню Скарлета о пастушке Розамунде.