Ручей (СИ) - Пяткина Мари

Открыв дверь плечом, вошла старая мымра с подносом, как всегда встревоженная и хмурая. Выставила на стол чайник, чашки, тарелки с фруктами да сластями; исподтишка бросив взгляд на нарядного браконьера, убралась в приёмную.

— Почему бы двум уважаемым господам не украсить этот гнусный день глотком чего покрепче чаю? — спросил Павор, вынимая из ящика стола початую бутылку скотча.

— Можно и украсить, — ответил браконьер, разглядывая Павора взглядом глаз таких чёрных, что зрачка от радужки отличить невозможно было. Что-то было в Шульге цыганское.

Павор налил по рюмке ему и себе, скольнулись, выпили.

— Не буду ни томить тебя, ни задерживать, Алексей Петрович, а сразу скажу, что нуждаюсь в помощи.

— Какой именно? — зажевав виноградиной, осведомился браконьер.

— Говорят, твои ребятки и живых зверей за Ручьём добывают?

— Живой зверь всяко дороже, — пожал плечами Шульга. Кажется, особенно подобной прихоти он не удивился, — Смотря какого хочешь, Павор, смотря для чего. Ты пойми, мужик, мне пацанам зарплату — плати, за каждое увечье — плати, а если кто подохнет — его бабе с пиздюками компенсацию по утрате кормильца, чтобы, значит, пасть закрыла и бежала, богатенькая, в дансинг нового хахаля искать, а не жалобы строчить в прессу и мусарню.

Последнее слово Павора неприятно уязвило, потому что так злые языки называли его фирму переработки вторсырья. Из полицейских у Павора работали только несколько отставников, юрисконсультами. Вот почему мусарня, Мусорщик?!

— А не зверя живого добыть на иной стороне твои ребятки могут? — скрывая досаду, спросил он.

— А вот это уже интересно, — Шульга выстрелил в Павора взглядом жгучим, как уголёк.

Потикивали антикварные механические часы в углу кабинета, из панели контроля климата легонько веял ветерок с запахом клеверного луга.

— Хочу забрать своё и наказать бывшую, — медленно произнёс Павор. — Эта сука не просто ушла и меня опозорила, но и дочку забрала, проблядь драная. Достать её никак не могу, потому что сидит моя проблядь на станции нулевой точки. И малую там же прячет.

— Чья станция? — спросил Шульга.

— Общества ебучих лесбиянок и одиноких вонючих дыр, — с ненавистью выплюнул Павор.

— Ты на киднепинг меня подбиваешь, мужик, — чуть подумав, сказал Шульга.

— Да какой киднепинг, если я отец? — негромко возмутился Павор. — У меня дом, все условия, у дочери такая комната была — ммм! — он поцеловал подушечки пальцев. — Я возьму прислугу, няньку, найму интерактивного педагога и психолога, а что может дать ей проблядь? На станциях опасно, иномирье — не место для ребёнка. Только на прошлой неделе в Бельгии…

— Это уж точно, — перебил Шульга, почёсывая шею. — Но одно дело — достать кому детёныша саблезуба для клетки в загородном доме, а другое — с защищённой станции общества защиты бабских прав умыкнуть дитё.

— Цена вопроса? — морщась, спросил Павор. — Назови любую сумму, я найду и заплачу хоть всё наперёд. А лучше половину наперёд — вторую, когда дочь окажется дома.

— Дело не в деньгах, — лениво произнёс Шульга, — а в принципе. Я что, нуждаюсь в деньгах, по-твоему? На одних рогах и копытах в прямом смысле слова дохера имею. От хорошей жизни бабы не бегут в иномирье, мужик. Моя жена аккуратно хаты держится. С моей мамкой у них мир, дружба и жвачка, как и у меня с тёщей. Все вместе в жопу меня целуют, не успел подумать «дайте тапки», как они несут. И это, заметь, уже вторая моя жена, с бывшей отношения норм, с сыновьями тоже, я её не обделил ни баблом ни лаской, ну, разошлись, бывает. А когда я сдохну, то оплакивать меня будут все скопом, и похоронят у самых кладбищенских ворот, рядом с мэром Сивохиным. И памятник поставят из розового мрамора. Потому что при мне они все как сыр в масле катаются, и рукѝ я на бабу ни разу в жизни не поднял. Захочу ебашки — так найду кого себе под стать, чтоб нормальный махач вышел. А ты свою, походу, учил по-старинке уму-разуму, сам и проебался. Теперь хочешь мести, а моим пацанам рисковать свободой и жизнью? Они честные охотники, живущие с леса, беспредельничать им в западло.

Павор разозлился. Что он себя позволял, этот бандит, необразованная сволочь, уголовник? Павор знавал таких молодчиков — башкой вроде вынырнул, но остальная туша в говне застряла и торчит, как лошадиный труп в навозной яме. Как такого ни разукрась, как ни закидай баблом, останется бандитом, со всеми повадками быдла. И что занятно — такие как он всегда нравились бабам. Двое детей от первого брака, двое от второго, один от любовницы. Бык-осеменитель! А вот Павора девки всегда сторонились, снисходительно поглядывали только разведёнки, либо другой неликвид, отчего и вышло так, что женился он поздним браком, а Капитолина осталась его единственным ребёнком. И того лишили!

«Встать бы сейчас, — думал Павор, — да врезать в морду этому уроду так, чтоб она треснула опять ото лба до подбородка, а сам он перевернулся вместе с диваном, да неизвестно, нет ли у него в кармане огнестрела, что вполне вероятно и даже ожидаемо. Или просто послать его на хуй? Не-е-ет, нужно держать себя в руках. Дочку заберу — а дальше и дура моя вернётся, никуда не денется. Законными путями их из общества взаимодрочки тупых вагин не выковырять, остаётся этот вариант…»

— Алексей Петрович, за монстра меня держишь, — укоризненно сказал он. — Просто баба истеричкой оказалась. Если тебе с семьей повезло, это не значит, что всем везёт, войди в положение. Неужели ты стервозин никогда не видел? Она психически нездорова, при этом очень хитрая. Я же не прошу её грохнуть к чертям, просто хочу исполнить свой отцовский долг и гарантировать безопасность ребёнку. Это опасная мать, в припадке она дочку и угробить может. Ты не просто денег заработаешь, но и доброе дело сделаешь, ну?

Шульга пожевал губами.

— Не нравится мне это дело, — сказал он. — Смердит от него за версту как от прокисшего мусора. Если бы кум за тебя не просил — ни на что бы я не согласился. Цена вопроса будет двести тысяч общих единиц.

Конечно, кум за Павора просил. Потому что кроме институтской дружбы, их связывал неплохой общий бизнес: Павор регулярно отстёгивал главе Облручэнерго кругленькие суммы за пользование одной их нулевой точкой, энергетики принимали здесь, и вывозили в иную сторону неликвидный мусор, который сваливали в озеро, за что каждый участник имел вторую зарплату, и платил им Павор.

— Половина сейчас — половина по завершению дела. — сказал он.

Глава 15. Грей

***

Дважды в день Мать уединялась, а его оставляла с Сестрой, а то и вообще одного, если Сестра ещё спала. Тогда он бродил взад-вперёд, выискивал случайно пропущенных кочей с пауками да с хвостом играл. В запретное логово Мать никогда его не брала, хоть Грей и старался просочиться. «Может, там третий выход из логова, — думал он, — ведь бывает же логово с тремя выходами? Она идёт по норе сразу в лес, убивает добычу, заходит назад, а меня на охоту не берёт…»

Странно всё сложилось в его жизни, с которой Грей едва не попрощался.

В логово для испражнений каким-то образом попал опасный усс, такой заберётся — беда, треть семьи передушит, пока повалят скопом. Тихо заполз, пока Грей был снаружи и не слышал, ведь он как раз ночевал в кустах, его просто забыли забрать. И усс едва всех не убил, начав, конечно, с никчемного пустого муста, который даже не воин, а просто мясо. Но двуногая Мать напала на усса с когтем, она шипела громче, чем он сам, поливая едкими слюнями. На Грея тоже налилось, он чуть не задохнулся, потому что так занемог, что даже отползти не получалось. Потом Мать на части разорвала усса когтями, как самка парта. Но есть его мясо не стала, хотя оно сочилось кровью, а вместо этого мочила Грея в воде, тёплой как моча, и вылизывала раны, и давала Грею молоко. Только тогда он, глупец, и понял, что это его новая Мать, ведь кто ещё может дать молоко? Какой же он всё-таки недотёпа.

Изредка, когда являлся укушенный старый самец, она надевала вонючую шкуру, забирала Сестру и уходила через визжащий выход, наверное, учила Дочь охотиться. Потом они возвращались, и укушенный уходил, а спариться ни разу не остался. Может это дед, брат или дядя? В этом логове все ходили куда хотели, но не он. С другой стороны, гейма у Грея по-прежнему не было, получалось, для семьи он лишний. Так что даже хорошо, что его не брали с собой — опозорился бы, и прогнали бы с лежбища. А так-то Грей спал прямо рядом с Матриархом, а порой и на ней сверху, как самый привилегированный муст.