Сэй Алек - Мерзкий старикашка
— Церемония, да… Завтра, значит?
Эва, торопятся князья, выходит.
— Ага, — кивнул паренек. — Ну так как?
Я усмехнулся.
— Поздно уже. Утро вечера мудренее. А завтра — оно завтра и будет. Иди отдыхать и не переживай ни о чем.
— Ну и ладно, ну и пойду, — насупился Тумил, собрал посуду и вышел вон.
Круврашпури я, положим, понимаю: если меня завтра отсюда увезут, ему парня надо заново не менее чем на месяц к кому-то прикреплять. Брат-хранитель и так-то притча во языцех, а коли у него такой конфуз с бесхозным послушником всплывет, это же скандал из скандалов. Хошь не хошь, настоятелю придется заново на переизбрание его братией выставлять, за небрежение. Подгадить им обоим, что ли, напоследок? Реноме, так сказать, поддержать.
Дверь снова приоткрылась и в щели появилась хитрая физиомордия Тумила.
— А имя ты мне какое определишь, а, брат Прашнартра?
— Иди уже, — добродушно пробурчал я. — Разберемся.
В апартаменты настоятеля меня пригласили сразу после утренней службы. Князья со свитою, как и прочие паломники, на ней, кстати, присутствовали, но вместо пения гимнов, прославляющих восходящее Солнце, все больше кого-то высматривали в толпе монахов. Кого бы это, интересно? Вот прям в догадках теряюсь.
Тем более что я благоразумно затесался в толпе, среди братьев повыше, и не отсвечивал. Да и узнать меня они смогли бы вряд ли — на брата Лисапет отродясь похож не был, да и на отца не особо. Так, общее сходство, а в целом-то, скорее, в мать уродился. Так молебен и отстояли.
После службы я из храма моментально слинял, покуда меня Круврашпури не выловил. Нехай поволнуется немного, жиртрест, может, сбросит пару килограммов. Ему же на пользу пойдет. Опять же торжественно оглашать на заутренней, что послушник Тумил готов к принятию сана, как хранитель Реликвии хотел, означало рисоваться перед столичными гостями во всей красе, что в мои планы покуда не входило. Им, пожалуй, тоже немного вес сбросить не помешает. А помешает, так наберут заново — не бедствуют, чай.
Так что взял я ноги в руки да поспешил в келью, от греха подальше.
Мой бывший босс, в той конторе, куда я устроился перед тем, как скопытиться, важные переговоры вечно оттягивал. Говорил, что клиент должен дозреть и тогда его можно дожать. Какие плоды от созревания князей получатся, я, конечно, не знаю, но лучше пусть они за мной побегают, а я себе цену понабиваю, поинтересничаю…
Ну, это я так думал. Совсем забыл, что тут у меня тоже имеется непосредственное руководство. А вот оно обо мне не забыло…
Прислал Тхритрава ко мне своего секретаря, брата Люкаву, с наказом срочно явиться пред светлы очи отца-настоятеля. Ну или перед зелены, если быть точным.
Я даже церемониальную сутану на обычную сменить не успел, а этот уже на пороге, с поручением, значит.
— И не надо, не надо переодеваться. Так даже лучше будет, — закончил спич главный прихлебатель начальства.
— Но хоть накидку надо снять, — не согласился я. — Ее исключительно на богослужения надевают.
— Накидку можно, — разрешил Люкава.
Наивный он человек все же…
Я неторопливо, с кряхтением стянул с себя расшитое нитками всех цветов радуги пончо, с минуту еще охал и потирал поясницу, затем аккуратно, нет, очень аккуратно накидку сложил, разгладил, дабы на ткани ни было не морщинки, и только после этого бережно убрал одеяние в тумбу.
Тхритравов секретарь аж подпрыгивал на месте от нетерпения, покуда я этим делом занимался. А сказать ничего не решался: накидка — предмет сакральный, атрибут культа, небрежное с ней обращение граничит со святотатством.
— Ну, пойдем, что ли? — сказал я, закончив с издевательством над ни в чем не повинным Люкавой и прихватив клюку, с которой ходил во времена своего выздоровления. — Не стой столбом, нас отец Тхритрава ждет.
Хм… Это, наверное, очень хорошо, что сильнее Лисапета недолюбливать в монастыре уже не могут, а морды бить тут не принято вообще.
И пошли. Не в настоятелево обиталище, разумеется, — Тхритрава, подобно всем прочим обитателям монастыря, ночевал в самой обычной келье с минимальными удобствами, чудо смирения и нестяжательства всем нам являя. А вот для работы, ну или для встреч тет-а-тет с особо ценными паломниками у него имеются несколько комнат попрезентабельнее, с росписью, статуями, позолотой и образами на стенах. Мебель там опять же удобная, не то что простые монашеские шконки — хорошее такое место для работы и отдыха.
Ой, что это я? Для молитвенных размышлений конечно же!
Отец Тхритрава, меня дожидаючись, потчевал всех троих приезжих князей травяным взваром с какими-то крендельками. Ай-ай, и это до завтрака — ужаснейшее нарушение монастырского устава. Куда смотрит Святое Око?
— Тебе лучше, брат Прашнартра?
Приветствуя меня (простого монаха!), поднялись все четверо, а голос настоятеля был полон такой искренней заботы и приязни… Прослезиться от избытка чувств, что ли?
— Благодарю, отец Тхритрава, я чувствую себя почти здоровым, — самым смиренным тоном (всегда его определял как «благочестивенький гнусняк») ответил я. — Спину вот опять прихватило только.
— А ты не натруждай ее, присядь с нами. — Тхритрава указал на пустующее кресло за столом. — Вот тут уважаемые князья приехали побеседовать с тобой.
— Надеюсь, они ехали не для того, чтобы спросить, о чем мне рыбы рассказывают. — Усмехнувшись себе под нос, я последовал настоятелеву совету и присел.
— А что, правда рассказывают? — не сдержался самый молодой, на вид так лет двадцати, из заезжей троицы.
— В уме ли ты, досточтимый? — укоризненно поглядел на него я. — Где это видано, чтобы рыбы разговаривали?
Остальные два князя ухмыльнулись злорадненько — знать, недолюбливают своего молодого товарища. Ну, это ничего, на вас у меня тоже управа есть, на обоих.
— А кстати, отец-настоятель, — самым невинным тоном поинтересовался я, — коли уж благородные князья возжелали припасть к мудрости нашей братии, они, я надеюсь, вознесли соответствующие жертвы и принесли должные дары? А то помню я их, бывали они у нас уже.
Развернувшись к сидящему справа от меня, я ткнул в его сторону пальцем и требовательно вопросил:
— Вот ты, князь Шедад Хатиканский, года тому два как молил Святое Солнце о благополучном разрешении от бремени своей молодой жены. Какую жертву ты принес?
— Черного барана, — недоуменно ответил тот, тряся своей рыжей бородой.
Да, эти гады бриться моим или подобным кошмаром цирюльника не обязаны. Даже строго наоборот — обязаны только монахи.
В Ашшории вообще социальный статус человека можно легко определить по его прическе и растительности на лице, а вовсе не по одежде и украшениям. Князья носят бороды и распущенные длинные волосы, которые часто завивают; чиновникам и витязям, сиречь безземельным дворянам, волосы завивать запрещено. А бороду, причем недлинную, можно носить лишь находящимся на государевой службе на офицерской должности (и, соответственно, получающим либо жалованье, либо вместо или поверх него деревеньку в ненаследуемое оперативное управление и хозяйственное ведение), в прочих же случаях только усы дозволяются. Клир бреется гладко, длинные волосы заплетает в косу. Купцы и лавочники с трактирщиками усы носят, но вот волосы дальше середины шеи им отпускать нельзя — биты будут палками. Зато поставщикам царского двора из их числа можно отращивать бакенбарды. Городским работягам растительность на моське заказана напрочь, а рекомендуемая стрижка — «под коленку», на чем сословие брадобреев (натурально носят оселедец) неплохую деньгу зашибает. Крестьяне — ну, это отдельная песня. С одной стороны, на каждый хутор парикмахеров не напасешься, с другой — и уравнивать сельский пролетариат с князьями как-то некошерно, потому бороды им разрешены, только хлебопашцы их в косу заплетать обязаны в знак смирения, ну и прическа исключительно «под горшок». Так-то вот, целая система.
