Юрий Никитин - Фарамунд
— А я не знаю... Меня просто тянет в эти неведомые края. Где-то есть... Ну, не знаю, но что-то есть? Здесь мое тело, а сердце... или душа, уносится вдаль, перелетает через реки, поднимается в высокие горы, видит дивные страны и народы! Если я буду здесь, а сердце — там, то я засохну без своего сердца. Я умру, и люди будут дивиться, потому что никто не поймет такой болезни...
Она долго смотрела в его лицо. Мудрые серые глаза становились все печальнее.
— Ребенок, — сказала она тихо, — какой же ты ребенок... Какая здесь страна — одни дети вокруг! Весь север заселен детьми, живущими в телах взрослых мужчин! А дети беспечны и романтичны.
Фарамунд сказал досадливо:
— Ты говоришь непонятные слова!
— Мой народ, — сказала она так тихо, что он едва услышал, — стар... Даже дети рождаются уже старыми. Мудрыми. Никто из них не погонится за промелькнувшей феей, потому что фей не бывает. Никто не пойдет раскапывать нору подземного рудокопа в поисках клада, потому что все это выдумки о подземном малом народце. Мы были мудрыми, но пришли вы... люди севера, беспечные и жестокие дети!.. Теперь наш мир в руинах, а вы на его пепелище строите новый мир... И вы его построите, если не...
Ее голос оборвался. Он спросил нетерпеливо:
— Что?
— Если не успеете стать взрослыми, — сказала она жутким голосом, от которого у него по спине побежали мурашки. — Все империи строили дети, не успевшие повзрослеть. Взрослые не строят! Они знают, что все бесполезно, что все возвращается на круги своя...
Он чувствовал раздражение. Она говорила непонятно, он уже жалел, что послушался кузнеца и заглянул к этой женщине, последней, как говорили, в этих краях римлянке, хотя так и не понял, что это значит.
— Я пойду, — сказал он, поднимаясь. — Мне надо работать.
— Иди, — ответила она так, словно от ее позволения что-то зависело. — А когда соберешься в полет, бери с собой таких же детей. Которые в облаках видят сказочные дворцы, диковинных зверей, Только такие могут перевернуть мир.
Он буркнул:
— Их все видят.
Она покачала головой:
— В моем Риме... их не видят даже дети.
От колдуньи возвращался раздраженный и еще более смятенный, чем шел к ней. Она не только не сказала, кто он, но запутала еще больше. Однако, странно, эта старая женщина как будто бы поняла или ощутила отголосок той бури, что терзает его глубоко внутри.
Временами ему хотелось плакать, настолько грудь теснило странным чувством, щемящим и зовущим, словно он тоже должен был оттолкнуться от земли и полететь в дальние края, неведомые и потому волшебные, а во время полета рассматривать внизу крохотных скачущих всадников, похожие на ручьи реки, игрушечные города...
Во дворе его словно бы ждал Свен. Хозяин стоял, широко расставив ноги, сам широкий и неопрятный, похожий на копну, морда опухла с перепоя, глаза заплыли, едва-едва смотрят через щелочки.
— Подойди сюда, — велел он.
— Слушаю, хозяин, — ответил Фарамунд покорно.
Свен придирчиво ощупал ему плечи, ткнул кулаком в грудь, заставил открыть рот и осмотрел зубы. Фарамунд чувствовал, как в груди разгорается пламя гнева.
— Вроде бы здоров, — определил Свен. — Ну, на севере, говорят, слабые вовсе не выживают... Иди за мной.
Гнард Железный, кузнец, встретил их на пороге. Свен кивнул в сторону Фарамунда, кузнец вытирал закопченные ладони в кожаный передник, Фарамунда оглядел с некоторым восхищением:
— Хоть и худой, как щепка, но такие мышцы не скроешь. Да и вообще что-то в нем есть... Эй, так и не вспомнил, кто ты есть?.. Я тоже не знаю, в каком племени встречаются парни с такими плечами и такой грудью... Хозяин, на него разве что панцирь Теда Большенога налезет! Если подлатать, конечно.
Фарамунд, нехотя, по его знаку сбросил рубашку. Кузнец ткнул пальцем под ребро, заставил вскинуть руки, повернуться. С другой стороны придирчиво рассматривал Фарамунда Свен.
По всему телу этого человека, найденного в лесу, вздувались багровые рубцы, Из трех самых широких все еще проступает сукровица, но в целом тело оставалось чистым. Ни шрамов, ни рубцов, словно единственных случай, когда этот Фарамунд попал в схватку, был тот, в лесу.
— А велика прореха? — буркнул Свен.
— Дык один ворот остался, — ответил кузнец весело. Хохотнул над своей шуткой, добавил деловито: — Вообще-то только бок зашить. Только турьей кожи больше нет, но воловьей заделаю.
Свен кивнул:
— Ладно, делай. Может быть, это все и зря...
— Почему зря?
— Драться кулаками, — сказал Свен, — это одно, а с мечом в руке — другое. Простолюдины не страшатся кулаков, привыкли. А вот вид обнаженной стали повергает в страх, кровь холодеет в жилах. Только отважный душой не дрогнет, не отведет взгляд!
Гнард сказал задумчиво:
— Этот не отведет. Видно же, что он из диких людей севера. А там еще не разделились на черную и белую кость. Они как звери, а железом овладели совсем недавно. Мечи у них тяжеленные, стали еще не знают, потому с мечами ходят все, от мала до велика. Слабые мрут на холоде еще в детстве, выживают только вот такие...
Свен кивнул:
— Умеет он обращаться с мечом или нет... сейчас узнаем.
Голос его звучал зловеще. Фарамунд пошел за ним следом, все еще обнаженный до пояса. Солнечные свет заиграл на его костлявых плечах, однако опытный глаз мог оценить их ширину, гибкие мышцы и толстые сухожилия, что оплели руки и весь торс, как сытые змеи.
На заднем дворе у кузницы на бревне сидели двое в кожаных панцирях, с настоящими железными шапками на головах. У обоих вид опытных воинов, лица в шрамах, оба одинаково поджарые, угрюмые, а сидят с таким видом, словно здесь все принадлежит им, а над ними только сам Свен Из Моря, что, на самом деле, и было правдой.
— Гурган, — велел Свен, — дай свой меч этому... Фарамунду. А ты, Личипильд, проверь, умеет ли он держать в руках что-то еще, кроме вил для уборки навоза!
Воины заулыбались. Один неспешно вытащил из ножен меч, повертел в руке,
хватая на лезвие сверкающие блики, затем неожиданно швырнул Фарамунду. Фарамунд поймал за рукоять, сам даже не заметил, как это случилось, только по глазам хозяина понял, что поймал правильно.
— По крайней мере, — сказал второй, — в руках держал... Но только удержит ли?
Он вытащил тоже неспешно, все это время его желтые глаза цепко держались за Фарамунда, скользили по его фигуре, оценивали длину рук, ног, старались предугадать, чего ждать от этого здоровяка.
Сердце Фарамунда стучало громко, в голове снова заработали жернова. Он чувствовал страх, ибо не знал, как драться этой острой полосой железа, а воин уже приближается с недоброй улыбкой на лице. Хозяин ему подмигнул, в ответ этот Личипильд растянул губы в злорадной усмешке.
