Олаф Локнит - Зов Древних
— Нет! — торжественно заявил Умберто, весь, сияя, будто хвастался трудной победой на любовном фронте. — Тэн И действительно посещает храм и тайно исповедует религию и очень опасается преследования бывших братьев по вере. Вы угадали, Ваше Величество, за исключением одной малости: Тэн И тайно поклоняется Митре!
— Кром, Имир и Эрлик! — воскликнул Конан. — Если эти кхитайцы не окончательно заврались, то у меня нет причин не доверять! Этот человек пойдет с нами. Сколько бы ни платил ему Шу, я дам на одну вторую этой суммы больше! Думаю, Митра не станет сильно возражать. А Хорсу я еще обрадую: шпион стряпает для короля! Виданное ли дело! Иди, Умберто, поднимай Арминия и Тэн И. До рассвета они будут готовы?
— О да, Ваше Величество, а как же третий? — обернулся в дверях сотник.
— К Нергалу! — отрезал король. — Мне хватит этих двоих, тебя и Хорсы, и я очень не завидую тому, кто заступит нам дорогу, пусть это будет самый вонючий стигийский маг.
— Будет исполнено! — Умберто поклонился и вышел.
Едва успел король доесть хлеб и сыр и приговорить начатую за интереснейшей беседой с Умберто огромную кружку пива — сотник, несмотря на манерность, успел выхлебать свою до дна, — как раздался условный стук в дверь, и вслед за ним в комнате появился Хорса.
— Кениг, — доложил он, — за центурионом тяжелой пехоты Арминием и помощником повара Тэн И послали. Хочу предупредить тебя: Тэн И — кхитайский шпион, опасайся его.
— Благодарю, Хорса, только что предупредили. Скажи, Хорса, весь дворец, кроме меня, знает, что Тэн И — шпион кхитайского царя Шу и тайный митраист?
Лицо Хорсы осталось спокойным, но промелькнувшее в глазах гандера удивление не укрылось от проницательного взгляда короля.
— О том, что Тэн И — шпион, я узнал недавно из перехваченной депеши, переведенной нашими учеными. С тех пор все приготовленные им блюда проверяются с удвоенным вниманием. Я выжидал и до времени не трогал его: он опасен, но может оказаться очень полезным. Но о том, что он поклоняется Митре, я слышу впервые, о кениг. Боги опять обострили твой взор!
— Не мой взор они обострили, а язык сотника Умберто, притом безмерно, — буркнул король, пододвигая Хорее чашу с водой и вином. — Выпей, это взбодрит тебя. Доставили ученого из предместья?
— Он в пути, — был ответ.
— В таком случае Публия ко мне. История о том, чем занимается король и почему меня не видно во дворце, готова?
— Да, кениг. Их Величество король Аквилонии, Гандерланда и Пуантена Конан I изволят отдыхать после великих, славных и победных трудов, не заниматься никакими делами, полностью доверять королевскому совету и канцлеру Публию в делах светских и не изволят видеть никого, кроме последнего. Их Величество пребывают в столице, посему военное командование остается в его… В их руках, — на одном дыхании выпалил гандер. — На всякий случаи послали гонца к Просперо, — добавил он.
— Правильно, — одобрил Конан. — Если все идет как надо, можешь немного отдохнуть. Сейчас пусть пожалует Публий, потом я дожидаюсь ученого, и мы отправляемся.
Хорса еще раз поклонился и вышел. Чаша с вином, предложенная королем, осталась нетронутой.
Некоторое время спустя явился Публий, заспанный и встрепанный, не отошедший еще от утреннего разноса. От короля он вышел румяный, бодрый, на лице сияла улыбка, растянувшая рот до ушей. На совести канцлера за долгую карьеру царедворца лежало много авантюр, но чтобы такая!
От утреннего огорчения не осталось и следа: он, Публий, пусть на две недели, оставался первым лицом государства. Он будет управлять самой грозной и прекрасной хайборийской державой, жемчужиной хайборийского мира — Аквилонией! Жаль, мало, кто узнает об этом, но какая честь! Какое доверие! Нет, Публий не подведет короля!
Но каков король! Разумеется, сумасброд, но ведь он рискует своей жизнью в бою с какими-то пакостными тварями, отродьями Сета, для того чтобы пополнить казну державы! Да когда такое было видано?! Прежний правитель только разорял королевство, нынешний — созидает, пусть он и варвар!
Меж тем над Тарантией черным покрывалом нависла ночь. Час рассвета наступит еще не скоро, а уже все было готово. Король ожидал только мудреца. Тот был нужен Конану, и киммериец ждал. Лет двадцать назад он бы сунулся в самое пекло и нашел бы все, что нужно, сам. Слиток золота вытащил бы из костра голыми руками. Годы научили его иной мудрости, кроме мудрости храбреца. По незнанию можно поднять горсть золотых монет и не заметить стоящей рядом золотой колонны. И еще: нельзя касаться руками вещей, которых не понимаешь. Предприятие виделось таким, что обоих этих правил нужно было придерживаться как можно старательнее.
Возможно, ученый наплетет смехотворной чепухи. Возможно, это будет обычный лысый и длиннобородый тщедушный книжный червяк, не бывавший нигде дальше своей усадьбы в предместье, питавшийся трактирными рассказами купцов и наемников. А если нет? Тот же Септимий, коего Конан в запальчивости обозвал тарантийским хвастуном, бывал в отдаленнейших землях и якобы добрался даже до Вендии и Кхитая. Что ж, возможно, придется вытаскивать Мабидана-младшего из какой-нибудь неприятности. Это Конану было не впервой.
«А что, если Септимий с дружком Юнием подались туда же, куда собрался я? — осенило короля. — Вот будет забавно, когда мы встретимся где-нибудь ночью в холмах! Не перерезать бы друг друга. Впрочем, зарезать Конана не удалось пока никому, хотя желающих находилось предостаточно».
Мысль понравилась королю, но он тут же забыл о ней, вспомнив белую женщину из легенды. Что это вдруг пуантенец после встречи с ней подался в священники? Не иначе, тронулся умом и всю жизнь искал и ждал духа в белом. Взглянуть бы, так ли уж она хороша?
Король откинулся на ложе, заложил руки за голову, посмотрел в окно. Взметенная за день пыль улеглась. Башня дворца поднималась на высоту не менее трех полетов стрелы, и воздух ночи чистой струей вливался в покои. Звезды крупными холодными бриллиантами горели в вышине. Снова впереди была дорога, и король Конан, за все сорок два года не читавший ни единой книги, не знавший ни одного стиха, кроме нехитрых заклинаний и срамных солдатских песен, ощутил в груди нечто сладкое и щемящее, оставленное, казалось, еще где-то раньше, чем в детстве, когда мальчик из клана Канахов не мог еще похвалиться ни одной добытой головой убитого врага: его неудержимо, властно тянуло в дорогу.
«Старею», — вздохнул король и тут же понял: нет, это не был голос старости. То был зов далекой северной родины, которую теперь, возможно, осуществив свою мечту, впервые поверенную вслух белому горшку джавидов — стать королем, — он никогда не увидит. Возможно, сейчас боги предоставили ему последнюю возможность сделать это. Он ведь так давно не был там, не видел этих туманных лесов, скальных выходов, озер и водопадов, каменистых Пустошей Великанов. Он понятия не имел, как живет его клан и что там вообще делается в Киммерии.
