Юрий Мишин - Секретный Дозор
А вот Генке Каменеву повезет больше. Он станет чемпионом мира. Будет летать не только на планерах, но и на больших лайнерах. Будет водить мощные высотные «Ту-154» и вальяжные межконтинентальные «Ил-62». Чудом спасет пассажиров, экипаж и самолет, когда будет сажать почти неуправляемую тяжелую до пробки залитую топливом машину с одним единственным работающим двигателем. И посадит. Да так, что самолет кроме замены движка не потребует больше никакого ремонта.
На Муромцева упала чья-то тень. Он поднял голову. Это был его инструктор. В ответ на вопросительный взгляд Сергея тот как всегда хмуро сказал:
— Сейчас сделаем один вывозной, а потом вылетишь самостоятельно. Пора уже. Как сам?
— Готов, Николай Семенович, — вскочил на ноги Муромцев.
— Вот и хорошо. Переодевайся и беги к «пятерке». Там кажется уже все готово. Вишь, Степаныч отошел…
Техник их группы действительно уже перешел к другой машине и Сергей побежал в раздевалку, находящуюся в обшарпанном двухэтажном здание аэроклуба. Ветхое строение было сложено, если верить местным преданиям из силикатного кирпича, еще пленными немцами. Во всяком случае, на фасаде здания виднелись слегка выщербленные цифры, обозначающие не что иное, как год постройки. Одна тысяча девятьсот сорок шестой.
В прохладном полумраке раздевалки он быстро натянув чуть маловатый от частых стирок летный комбинезон, со всех ног бросился ко второму справа «Бланику» с нанесенной на серебристом борту красной пятеркой. Но спешил Сергей совершенно напрасно. Не пришел еще даже пилот буксировщика. Коротая время в предполетном осмотре машины, Муромцев обошел планер по давно уже выученной и отработанной схеме. Потрогал вертикальное оперение, погладил немного пыльной ладонью фюзеляж в том месте, где у живых существ обычно находится спина. Потом заглянул в кабину. Откинул зачем-то закрытые техником плексигласовые, уже слегка пожелтевшие фонари и подошел к округлому носу «пятерки». Снова погладил по блестящему металлу и вдруг неожиданно для себя спросил:
— Ну, ты как? Готов? Сегодня одни с тобой останемся. Не подведешь?
«Пятерка» молчала.
— Что ж, — решил Сергей. — Молчание знак согласия. Да и к чему пустые разговоры. Да? Ты только не важничай. Пусть я только курсант, но и ты, согласись, не «МиГ».
— Беседуешь? — спросил неслышно подошедший инструктор. — Не смущайся. Правильно делаешь. Ты на них, — он показал кивком головы на веселящихся в отдалении, ржущих над какой-то шуткой курсантов, — не смотри. Ты на нее смотри. На машину. Она же не женщина. У ней же все всурьёз. Это понимать, надо пацан! Чувствовать. Сколь в нее вложишь, столь она тебе и возвратит. И никогда не подведет.
— Так уж никогда, Николай Семенович, — засомневался Муромцев.
— Никогда. Хотя… конечно это как поглядеть. Бывает… Но все равно. Она хоть и железка безответная, а все-таки ее любить надо! Понял? Ну, все. Вон буксир, наконец, шкандыбает. Давай выкатывать.
Однако прошло еще около получаса до взлета. Пока запустили и прогрели двигатель «Вильги», пока принесли и размотали трос, прицепили планер. Наконец все устроилось. После короткого разбега по пыльной траве аэродрома легкий «Бланик» раньше самолета-буксировщика оторвался от полосы и занял свое место в строю.
Всего несколько минут небыстрого пологого подъема, и буксировочный трос полетел вниз. «Вильга», качнув им на прощание тонким узким крылом, круто отвалила вниз и в сторону. Муромцев с инструктором остались одни.
Из передней кабины Сергея, с полутора тысяч метров высоты обзор был просто шикарным. Низкие борта планера, находящиеся почти на уровне поясницы Муромцева, огромная площадь остекления создавали наилучшие ощущения полета по сравнению с другими летательными аппаратами. Если же не сильно крутить головой по сторонам, то в поле зрения пилота не попадали даже законцовки крыла. Так создавалось ощущение свободного полета. Муромцев больше всего любил именно эти первые минуты парения. Монотонный гул мотора буксировщика сменяется почти полной тишиной. Слышен только легкий посвист ветра. А можно сделать и совсем тихо. Нужно лишь слегка потянуть ручку на себя и скорость уменьшится, а с ней исчезнут и последние шумы. В это время ты один на один с небом. Только ты и необъятная бескрайняя синь. Сергей сам не заметил, как его рука подала ручку управления к животу. Совсем чуть — чуть.
— Ну-ну… побалуй немного, — раздался в гарнитуре голос инструктора. — Расслабляет. Только знай, в нашем деле сильная расслабуха вредна. Но сейчас разрешаю. Потом сделаешь плавный спуск по спирали, коробочка, как учил и посадка. Когда полетишь самостоятельно — никакого расслабона. Понял?
— Понял, командир, — отозвался Сергей, все сильнее прижимая ручку к животу.
Скорость медленно падала, но планер все равно шел вверх. Он попали в хороший восходящий поток. Сильно разогретая полуденная степь, создавала хорошие условия для парящего полета. Особенно южнее, где она постепенно переходила в полупустыню и, куда бывало, залетали опытные спортсмены.
Муромцев понюхал воздух. Степь пахла. Даже на этой высоте. Пахла как-то по особенному. Конечно, воздух здесь был намного свежее и прохладнее, чем внизу, но все равно человек с тонким обонянием мог услышать в нем многое. И вечно горьковатую нотку полыни и горячий преобладающий над всеми запахами дух сухой нагретой солнцем земли.
На высотометре было уже почти две тысячи метров и их «Бланик» почти не двигался. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он вообще завис на одном месте. Чтобы окончательно не свалиться в штопор, Муромцев слегка толкнул ручку от себя, направив машину в сторону реки, где восходящий поток наверняка должен был ослабнуть. В этом месте Чаган, до которого было около пяти километров, узок и извилист. Небыстро петляет он по сформированной за столетия лесистой пойме. Как всегда Сергей смог разглядеть за ней парк имени Горького с окаймляющей его белой полоской городского пляжа и поплавковым кафе. Там всегда готовили вполне приличный шашлык. И холодное пиво. Было хорошо видно и торчащее над верхушками деревьев многоцветное колесо обозрения. За парком начинался сам город.
В густой темно зеленой листве с редкими вкраплениями серебристых тополей буквально тонули крыши жилых домов и серые производственные здания завода имени Ворошилова. А еще дальше уже на самой городской окраине белой глыбой возвышался напоминающий океанский лайнер главный корпус «Омеги». И сквозь все это зеленое море, бело-розовыми скалами пробивались к небу свечки высоток. Облицованные каспийским ракушечником, они резко выделялись на фоне подернутого пыльной дымкой горизонта. Это был его город. Его ли…?
