Кристина Стайл - Дань с жемчужных островов
— Твоя каюта там, возле каюты нашей богатой пассажирки, Амарис.
— Она уже здесь? — поинтересовался Конан.
— Нет, — покачал головой Арам. — Женщины редко приходят куда бы то ни было вовремя, так что, скорее всего, придется ее ждать.
Однако он ошибся. Словно в ответ на его нелестные слова о женщинах на причале показались носильщики, катившие на двух тяжелых платформах клетки с собаками, а следом за ними — хозяйка псов, ведущая на короткой сворке еще пятерых зверей. На всех животных были надеты массивные металлические ошейники с шипами наружу, с которых на цепочках толщиной в палец свисали медные нагрудники, а на собаках, которых вела Амарис, — еще и прочные кожаные намордники. По знаку прелестной ручки, затянутой в замшевую перчатку, носильщики затащили клетки на палубу и осторожно спутали их в трюм. По бледным лицам, на которых выступил обильный пот, легко было догадаться, что несчастные до смерти боятся мастафов. Однако их опасения оказались напрасными: ни один зверь даже не рыкнул. Вообще псы в клетках казались не то сонными, не то больными, чего нельзя было сказать об их вольных собратьях, которые, впрочем, тоже притихли, стоило Амарис что-то тихо сказать им.
Поднявшись на борт, она обратилась к кормчему:
— Арам, приготовил ли ты для меня каюту, как мы договаривались?
— Конечно, прекрасная, — поспешно ответил тот. — Но ты ничего не говорила о том, что не все собаки поедут в трюме.
— Эти останутся со мной. Они слишком ценны, чтобы я могла перепоручить их кому бы то ни было.
— Но… — начал кормчий.
— Никаких «но», — перебила его Амарис. — Я ручаюсь своим именем, что эти собаки не причинят никому вреда и ни на миг не покинут моей каюты. А кроме того, — улыбнулась она, — за них ты получишь дополнительную плату.
Кормчий поспешил откланяться, и Амарис повернулась к Конану, словно только что заметил его:
— Рада тебя видеть, Конан из Киммерии. Какую каюту предложил тебе этот мошенник?
— Возле твоей, — ответил варвар, краем глаза следивший за псами, которые, в свою очередь, не сводили глаз с него.
— Хорошо, — кивнула Амарис. — А теперь я, пожалуй, пойду к себе и устрою поудобнее моих песиков, а то они нервничают.
Конан тоже поспешил в свою каюту и с удовольствием вытянулся на койке, прислушиваясь к происходящему на палубе. Он услышал, как Арам начал громким голосом отдавать команды, раздался треск разворачивающихся парусов, судно вздрогнуло и плавно отошло от причала. Путешествие, обещавшее быть вполне приятным, началось.
Киммериец, которому довольно быстро надоело валяться на койке, вышел на палубу. Свежий морской ветер, сильно надувая белые паруса, быстро гнал корабль на юг, и берег вскоре скрылся из виду. Облака немного поредели, и сквозь них изредка стали пробиваться узкие лучики солнца. Парусник летел вперед, выбивая на лазурной глади пенные узоры, и так же стремительно летело время, полное новых для Конана впечатлений, так как бывать в море ему приходилось нечасто. Незаметно подкрался вечер.
Конан лихорадочно обдумывал, как напроситься в гости к Амарис или завлечь ее в свою каюту, и с досадой отбрасывал все свои планы. Ему не хотелось идти напролом, ибо путешествие предстояло долгое и времени на обхаживание красавицы у варвара было предостаточно. Он с головой ушел в свои мысли, как кто-то легко тронул его за рукав. Обернувшись, варвар увидел стоявшего за его спиной матроса.
— Чего тебе от меня надо? — рявкнул киммериец, раздосадованный тем, что ему помешали думать.
— Кормчий приглашает тебя на ужин в свою каюту, — едва не заикаясь от испуга, ответил матрос.
— На ужин? — переспросил Конан, внезапно почувствовав, что и в самом деле проголодался. — Так чего же ты медлишь? Веди меня.
К величайшей радости варвара, войдя в каюту Арама, он сразу же увидел Амарис.
Ужин был богатым и обильным, кормчий оказался занятным собеседником, но больше всего в застольных разговорах Конану понравилось то, что Арам пригласил его и Амарис обедать и ужинать до конца путешествия. Это заметно улучшило настроение киммерийца. К тому же он неоднократно ловил на себе заинтересованный взгляд желто-зеленых глаз и к концу ужина нисколько не сомневался, что ночь проведет не в одиночестве.
Каково же было его изумление и разочарование, когда капризная красавица наотрез отказалась разделить с ним ложе.
— Не думай, киммериец, что я не вижу твоих достоинств, — с легкой улыбкой сказала она. — Но у меня есть свои принципы, и я никогда от них не отступаю.
— Если принципы мешают жить, их надо менять, — заявил Конан.
— Ты так же упрям, как мой первый муж, — рассмеялась Амарис. — Или все северяне одинаковы? Он был из Нордхейма.
— Первый? — ошалело уставился на нее киммериец. — Сколько же их у тебя было?
— Пять, — ответила красавица и почему-то отвела взгляд.
— Пять?! Кром! И куда они подевались?
— Последний раз я овдовела чуть больше года назад, — вздохнула Амарис, по-прежнему не поднимая на Конана глаз.
— А первый? — зачем-то поинтересовался варвар.
— Первый? Около шести лет. — Она наконец-то взглянула на вытянувшееся лицо киммерийца, и печальная улыбка чуть тронула уголки ее губ. — Да, около шести, — повторила она. — Оллеб был славным малым и чем-то походил па тебя. Хочешь, я расскажу о нем?
— Расскажи. Это, наверное, интересно.
— Гораздо интереснее, чем ты думаешь. Слушай.
* * *Удивительной была судьба Оллеба. Он родился и вырос в суровом Ванахейме, в краю, где живут жестокие воины, сильные женщины и мрачные колдуны. Но Оллеб не любил оружия и потому воином не стал. С малых лет он выходил с отцом в море добывать рыбу и морских животных, и этот промысел стал смыслом его жизни. Оллеб был смел и ловок, ого совсем не напрасно считали лучшим рыбаком в округе.
В тот год, когда началась эта невероятная история, ему едва минуло восемнадцать. Это был рослый, статный юноша с густыми золотисто-рыжими волосами, серо-стальными глазами, смотрящими на мир весело и беззаботно, и яркими обветренными щеками, на которых только-только наметились первые признаки бороды.
Близилось к концу короткое северное лето, все чаще хмурилось небо, из низких туч то и дело принимался лить дождь. Рыбаки ворчали, поглядывая то* вверх, то вдаль, где холодные волны с силой ударяли в прибрежные камни, но выйти в море не решались. Никто не осмелился бы назвать их трусами, но уж слишком часто лодки не возвращались обратно, и мужчины, которых и так в селении оставалось немного, предпочитали безрассудству умеренную осторожность.
