Скотт Бэккер - Падение Святого города
Нангаэльцы подняли крик, когда копье поразило царя Пилас-канду и заставило гиргашей в беспорядке отступить. Испуганные мастодонты начали топтать своих. Айноны приветствовали пала-
тина Ураньянку: он промчался вдоль рядов с отрубленной головой Кинганьехои, попавшего в ловушку мозеротов, когда его оттеснили назад кишьяти под началом лорда Сотера.
Но рок настигал айнрити вместе с Фанайялом аб Каскаман-дри — тот вел в бой своих блистательных грандов далеко позади линии обороны идолопоклонников. На севере и на юге когорты кианцев рассыпались по Шайризорским равнинам и, не считая отдельных стычек с рыцарями, устремились на восток, чтобы атаковать с дальней стороны древнего акведука. Граф Дамергал погиб от удара камня, сброшенного с арки. Дружина графа Ийенгара была отрезана от арьергарда нангаэльцев. Выкрикивая проклятия, сам Ийенгар смотрел, как его армию разбивают на отдельные отряды. Монгилейский гранд заставил его замолчать, всадив стрелу ему в глотку.
Смерть кругами спускалась на землю.
Фаним рыдали от ярости и рубили айнритийских захватчиков. Они пели славу Фану и Единому Богу, хотя и удивлялись, почему Люди Бивня не бегут.
«Думать, думать, надо думать!»
Оданийский Напев отшвырнул Эсменет подальше от спускавшегося чудовища, отбросил назад, к мавзолею.
Сифранг двигался так, будто его тело плыло в незримом эфире, но приземлился жестко и тяжело, словно был сделан из переплетенных якорей. Тварь повернулась к Ахкеймиону, сгорбившись и пуская слюни.
— Голос,— проскрежетала она, приближаясь на один страшный шаг. Жизнь превращалась в желтоватую пыль у него под ногами.— Он говорит: око за око.
Сухая волна жара покатилась навстречу, испепеляя кости.
— И боль кончится...
Ахкеймион понял, что это не простой демон. Его Метка была как свет, сосредоточившийся в той точке, где пергамент мира почернел, съежился и обуглился. Даймос...
Что потерял Ийок?
— Эсми! — закричал Ахкеймион.— Беги! Умоляю! Беги! Тварь прыгнула к нему.
Ахкеймион начал самый глубокий из Кирройских Напевов. Великие Абстракции пронзили воздух над и перед ним. Демон хохотал и верещал.
Отец пошатнулся, припал к резной панели стены. Оттуда выползли змеи, черные и блестящие. Они обвили его шею, словно удушающие петли.
Келлхус попятился, сосредоточил взгляд на точке размером с большой палец на расстоянии вытянутой руки. То, что было единицей, стало множеством. То, что было душой, стало местом.
Здесь.
Вызванное из самой сути вещей.
Он запел тремя голосами: один слышимый, как голос этого мира, и два неслышных, направленных в землю. Древний Напев Призыва превратился в нечто большее, гораздо большее... Напев Перемещения.
Белые дробные огни замелькали в воздухе, окружили свечением. Сквозь перепутанные световые волокна Келлхус увидел, как отец с усилием выпрямился, повернул аспидов в сторону сводчатого коридора. Анасуримбор Моэнгхус... Как же он бледен в сиянии своего сына!
Бытие сжалось под бичом его голоса. Пространство треснуло. Там превратилось в здесь. За спиной отца Келлхус увидел Серве с завязанными в боевой узел волосами. Он смотрел, как она прыгает из тьмы...
Даже когда сам провалился в великую бездну.
Друз Ахкеймион выкрикивал разрушение. Свет охватил тварь острыми как ножи белыми лучами. Вскипевшая кровь пятнами осела на землю. Клочья горящей плоти разлетелись в стороны, как угли.
Волны жара опалили щеки Эсменет. Она не отводила глаз от сражения, хотя зрелище было невыносимым. Ахкеймион стоял, прикрытый щитами света, среди горящей травы, одновременно прекрасный в своей мощи и страшно ослабевший. Но кошмарная тварь не отступала, от ее топота и ударов когтей трескался камень, а из носу шла кровь. Защиты лопались и рассыпались. Ахкейми-
он наколдовал страшный удар, и голова демона разлетелась. Рога обломились. Паучьи глаза сорвались с ниточек.
Атака твари превратилась в безумие, размытое пятно ярости, словно сама преисподняя рвалась на волю и скрежетала зубами на пороге.
Ахкеймион пошатнулся, заморгал горящими белым пламенем глазами, закричал... Бесполезно.
В реве чудовища слышался крысиный писк. Ахкеймион падал, что-то выговаривая пламенеющим ртом. Драконьи когти смыкались...
Ахкеймион падал.
Эсменет онемела.
Чудовищная тварь прыгнула вверх, терзая небеса рваными крыльями.
Эсменет даже не могла кричать.
— Я жив! — снова вскричал Икурей Конфас, но ничего не услышал в ответ за грохотом колдовской битвы, ни вблизи, ни вдали.
Ни громогласных приветствий, ни криков облегчения и радости. Они не видели его! Они приняли его за одного из них — за обычного человека!
Он обернулся к своим спасителям.
— Ты! — рявкнул он ошеломленному капитану селиалцев.— Найди генерала Баксатаса! Прикажи ему явиться ко мне сейчас же!
Воин помедлил какую-то долю секунды, и за этот миг сердце у Конфаса похолодело. Затем болван капитан сорвался с места и бросился бегом по траве к дальним шеренгам войска.
— Ты! — приказал Конфас рядовому солдату.— Найди каких-нибудь конников! Быстро, бегом! Прикажи трубить общее наступление! А ты...
Он осекся. В воздухе слышались крики. Конечно. Они просто не сразу опомнились. Не сразу сообразили. Дураки безмозглые...
«Они думали, что я мертв!»
Усмехнувшись, он повернулся к своей армии...
И увидел всадников, которых заметил раньше: их было несколько сотен, и они неслись прямо на фланг Селиалской колонны.
— Больше нет народов! — раздавался голос из гущи всадников.— Больше нет наций!
Несколько мгновений Конфас не мог поверить собственным глазам и ушам. Всадники явно были айнрити, несмотря на бело-синие халаты. Впереди билось на ветру знамя Кругораспятия с золотыми кистями. А за ним... Красный Лев.
— Убить их! — взревел Конфас— Вперед! Вперед! В атаку! Сначала казалось, что ничего не происходит, никто не слышит
его. Армия продолжала клубиться беспорядочной толпой, и никто не преграждал дороги врагу.
— Больше нет наций!
Затем рыцари в белых одеждах вдруг сменили направление и помчались на Конфаса.
Он повернулся к остаткам своих солдат, разом взревел и захохотал. И внезапно вспомнил свою бабку в те годы, когда ее легендарная красота была в самом расцвете. Он вспомнил, как она сажала его на колени и смеялась, когда он вырывался и пинал ее.
— Хорошо, что ты предпочитаешь стоять на земле. Для императора это первое дело...
— А какое второе?
Снова смех, подобный журчанию фонтана.
— Ах... Второе — то, что ты должен непрестанно измерять.
