Пол Андерсон - Фантастическая сага
Мананнан устремил на него внимательный взор.
— Поход этот потребует от нас всех сил, — проговорил он наконец. — О том, что осталось на берегу, придется на время забыть.
Скафлоково лицо зарделось от гнева.
— Кто боится смерти, тот мне не попутчик, — выпалил он.
— Тот, кто не боится смерти лишь оттого, что не хочет жить — отнюдь не самый опасный противник для неприятеля, — сказал Мананнан. И тут же запел старинную боевую песнь сидов. Дивно звучал напев тот в морском просторе, сливаясь с песнью ветра. Перед мысленным взором Скафлока возникло удивительно яркое видение: направляющиеся на поле брани рати воинов в сверкающих на солнце украшенных плюмажами шлемах, целый лес копий, вьющиеся по ветру знамена, поющие рога, грохочущие по дороге колесницы с торчащими из колес серповидными лезвиями.
Три дня и три ночи неуклонно, с прежней быстротой шли мореходы на север. Ветер все время держался попутный, и челн мчался по волнам со стремительностью летящего по небу стрижа. Мореходы стояли на руле по очереди: тот, кто был свободен от вахты, отдыхал в спальном мешке под небольшой передней палубой ладьи. Из провизии у них имелись с собой сухари, вяленая рыба и сыр, воды же пресной не было, так что приходилось чарами опреснять соленую. Говорили они мало, поскольку Скафлок был совсем не в настроении болтать о том о сем, Мананнан же, подобно всем бессмертным, находил удовольствие в том, чтобы предаваться каким-то своим мыслям. Но взаимное уважение и приязнь их росли с каждым днем, ведь им приходилось делить пополам все тяготы плавания и труды мореходские. Вместе пели они и магические песни, позволявшие челну их преодолеть заградительные чары и приблизиться к побережью Ётунхейма.
Челн же мчался вперед и вперед. Они приближались к самому центру зимы, и холод усиливался буквально с каждым часом.
Солнце опускалось все ниже и ниже, пока не превратилось просто в висящий на унылом горизонте бледный диск, чей лик то и дело скрывали стремительно мчащиеся мимо черные тучи. Холод становился совершенно невыносим. Через одежду и плоть приникал он, казалось, в самую душу мореходов. Снасти сплошь покрылись сосульками от попадающих на них брызг, золотая фигура Фанд вся побелела от инея. Коснуться голой рукой чего-либо металлического значило бы лишиться кожи на пальцах, при дыхании на усах намерзал лед.
День все сокращался, пока не попали они в места, где царила вечная ночь. Теперь постоянно плыли они по черному, испещренному тусклыми бликами морю, среди кажущихся призрачными в лунном свете громад айсбергов. На совершенно черных небесах горели с каким-то даже ожесточением несчетные, немыслимо яркие звезды, меж которых то и дело полыхало северное сияние, вызвавшее в памяти Скафлока огонь, виденный на могильном кургане. Совершенная тишина, царившая в безжизненном краю том, нарушалась лишь шумом ветра да рокотом волн.
Нельзя сказать, чтобы Мананнан со Скафлоком «прибыли» в Ётунхейм, как прибывают мореходы в те или иные мидгардские земли. Просто они забрались на север куда дальше, чем сумели бы, идя на корабле, сработанном смертными, и отказались в водах, которые по мере их продвижения становились все холоднее, безжизненнее и темнее. Наконец солнце совсем скрылось, и путь их освещали лишь звезды, луна да пляшущее в небесах северное сияние. Скафлоку казалось, что места те не могут быть на земле, что находятся они на самом краю Вселенной, где созданное во дни Творения вновь обращается в первозданный хаос, из которого вышло. Мыслилось ему также, что плывет он прочь от Мира живых по Морю смерти.
Начиная с четвертого дня плавания солнца они не видели, и вскоре совершенно потеряли счет времени. Луна и звезды перемещались по небосклону, но как-то странно. В движении их, вроде бы, не было никакой закономерности. Время остановилось. Остались лишь ветра, волны да все усиливающийся холод. Мананнановы чары действовали уже не так хорошо, как прежде, ведь Властелин морей покинул подвластные ему пределы. Поднялся встречный ветер, да такой сильный, что немногие суда смогли бы идти против него. Правда, тут мананнанов челн не подвел мореходов. Почти ничего нельзя было разглядеть из-за летящего прямо в лицо снега и ледяных брызг. От ураганных ветров то и дело начиналась сильнейшая качка, корабль захлестывало ледяной водой, парус угрожающе хлопал, с рулем почти невозможно было справиться. Из темноты совсем рядом с челном появлялись вдруг громадного размера айсберги, с которыми едва удавалось избежать столкновения.
Ужасны были также туманы. В наступившем вдруг безветрии они накрывали все вокруг густой сероватой сырой пеленой, от которой все на челне покрывалось изморосью. Мореходы при этом и собственную руку не могли разглядеть, одежда же их насквозь пропитывалась противной холодной влагой, которая проникала каким-то образом даже в сапоги, так что вскоре Скафлок с Мананнаном начинал бить такой озноб, что у них долго зуб на зуб не попадал. В такие часы челн стоял неподвижно, чуть раскачиваясь на невидимой глазу зыби, и единственными звуками, которые при этом слышались, был плеск той зыби об обшивку, да звон падающих с обледенелых снастей капель: влага от тумана оседала и там. Ругаясь и дрожа от холода, Скафлок с Мананнаном, которым приходилось пробираться по кораблю наощупь, пытались чарами развеять проклятый туман и поднять ветер, но это почти не помогало. Мореходам казалось уже, что в сплошной пелене за бортом движутся, жадно поглядывая на них, Могучие.
После такого штиля налетел шторм, причем часто ураганный ветер бывал не попутным, а встречным, и тогда у Мананнана со Скафлоком не было уж времени предаваться горестным размышлениям о вмешательстве темных сил: надо было бороться со стихией. Мачта страшно трещала, обледенелые шкоты в кровь рвали руки, волны перехлестывали через борт. Взметнувшись на мгновение к самым небесам, челн тут же со страшной скоростью устремлялся вниз, как будто вознамерясь достичь преисподней.
Скафлок сказал вису:
Вот буря налетела.
Бежит за валом вал.
То в самый Хелль то в небо
Корабль кидает шквал.
Холодная и темная
Волна кипит вокруг.
Ни руль, ни снасти более
Не слушаются рук.
Швыряет буйный ветер
В лицо нам мокрый снег.
И кажется, что это
Не кончится вовек.
Усталый же, продрогший,
Голодный мореход
День, когда вышел в море он,
Беспомощно клянет.
Однако, и исполняя это свое творение, не переставал он трудиться. Мананнан улыбнулся: ему подумалось, что раз Скафлок от жалоб перешел к брюзжанию, это добрый знак.
