Подвиньтесь! Подвиньтесь! - Гаррисон Гарри "Феликс Бойд"

– Что вы имели в виду? – удивилась Шелли.

– Не знаю, – сознался он. – Это не я сказал, а мой компьютер. – Он постарался удержаться от улыбки при виде их удивленных физиономий. – Ладно, об этом поговорим как-нибудь в другой раз. А пока давайте над этим подумаем. Далеко ли мог уехать грузовик?

– Мы еще в самом начале расследования занимались этим на компьютерной модели, – сказал Бен. – Максимальное число людей, которые могли грузить оборудование, не путаясь друг у друга под ногами, – восемь. Переменные здесь такие: время, чтобы доехать от ворот к лаборатории, время погрузки, обратный путь до ворот. Вне территории, от ее ворот, самая вероятная цифра – сорок километров при скорости девяносто километров в час. Все дороги были перекрыты, как только поступило сообщение об ограблении, намного дальше этой сорокакилометровой зоны. Вся территория просматривалась радаром – и с вертолетов, и с наземных установок, а когда рассвело, началось прочесывание. Грузовик не мог никуда деться.

– Но он все-таки куда-то делся, – возразила Шелли. – А не могли этот грузовик вместе с грузом каким-нибудь способом вывезти по воздуху? Пустите меня к компьютеру, Бен. Я хочу, чтобы эта программа проверила все полеты, зарегистрированные в тот день в радиусе ста пятидесяти и трехсот километров.

– А не могли преступники стереть данные об этом полете? Чтобы не было никаких следов?

– Не могли. Все записи радаров и информация с экрана каждого диспетчера полетов хранятся на протяжении года в архивах Федеральной авиационной службы. Хороший хакер [11] много чего может сделать, но система управления полетами просто слишком сложна и слишком избыточна. Каждый полет так или иначе регистрируется в сотнях, может быть, даже тысячах разных мест.

Шелли вся погрузилась в работу с компьютером, не поднимая головы и не обращая на них внимания.

– Шелли ничего не знает о вживленном компьютере, – сказал Бен. – Это ты о нем говорил?

– Да. Я еще не успел вам рассказать, но мы с доктором Снэрсбрук кое-чего добились – я могу получать доступ к нему чисто мысленно.

– Но это… Просто невероятно!

– Мы тоже так думаем. Я велел ему проделать кое-какие вычисления, вот с чего все началось. Во сне – можете себе представить? И я могу считывать данные из его памяти. Это очень интересно и немного страшно. Мне надо будет еще привыкнуть. У меня теперь на плечах не просто голова, и я не уверен, что мне это по душе.

– Но, во всяком случае, ты жив и здоров, – мрачно произнес Бен. – Я видел, что натворила та пуля…

– Не говорите мне об этом! Может быть, как-нибудь потом. Вообще я хотел бы на некоторое время обо всем забыть и заниматься только искусственным интеллектом. А вы с Шелли работайте с Диком Трейси. Мне не нравится прятаться, и мне не по себе, когда надо мной постоянно висит угроза. Я начинаю чувствовать себя, как Салман Рушди [12] – помните, что с ним в конце концов случилось? Я хотел – как бы это сказать? – заново построить свою жизнь. Стать таким же нормальным, как и все вы. А теперь я начинаю чувствовать себя каким-то выродком.

– Нет, Брайан, никогда так не думай. Ты молодец, только тебе слишком досталось. Все, кто с тобой работает, восхищены твоим мужеством. Мы на твоей стороне.

К этому мало что можно было добавить. Бен извинился и ушел. Брайан вызвал на экран свою вчерашнюю работу – он пытался переписать свои заметки в более полном и читабельном виде, – но обнаружил, что ничего не понимает. Он был подавлен и чувствовал усталость. В ушах у него зазвучал голос доктора Снэрсбрук с ее обычным советом: «Да, понимаю, приляг и отдохни». Он сказал Шелли, что вернется позже, и отправился к себе.

Должно быть, он задремал, потому что технический журнал лежал у него на груди, а солнце уже садилось за горы на западе. Он все еще испытывал сильнейшую депрессию и подумал, не позвонить ли доктору, но решил, что дело пока не настолько серьезно. Может быть, это комната так на него действует. Он проводил теперь в одиночестве больше времени, чем в госпитале: там, по крайней мере, к нему то и дело кто-нибудь заглядывал. Здесь же ему даже принимать пищу приходилось одному, хотя к этому он привык довольно быстро.

Он вернулся в лабораторию в самом конце дня. Шелли уже заканчивала и, наскоро попрощавшись, ушла, целиком поглощенная мыслями о работе. Брайан запер за ней дверь и зашагал в другую сторону. Может быть, от свежего воздуха ему станет легче. Или от ужина: уже темнело, а он снова забыл пообедать. Он направился вокруг озера к караулке. Спросив, здесь ли майор, он был сразу препровожден в его кабинет.

– Есть какие-нибудь жалобы или пожелания? – спросил Вуди, как только они оказались одни.

– Жалоб никаких, по-моему, ваши люди работают замечательно. Никогда не путаются под ногами, но, когда я выхожу из лаборатории, поблизости всегда кто-нибудь есть.

– И не просто кто-нибудь, можете быть уверены! Но я передам им, что вы сказали. Они стараются изо всех сил и выполняют свои обязанности чертовски хорошо.

– И скажите поварам, что еда мне тоже нравится.

– Камбуз будет в восторге.

– Камбуз?

– Ну, это где готовят жратву.

– Жратву?

Вуди улыбнулся:

– Вы до мозга костей гражданский человек. Придется обучить вас солдатскому языку.

Оба рассмеялись.

– Вуди, я, конечно, гражданский, но нельзя ли мне наравне с солдатами иногда есть у вас на камбузе?

– Сколько угодно. Хоть каждый день.

– Но ведь я не служу в армии.

Обычная перекошенная усмешка на лице майора превратилась в широкую улыбку.

– Мистер, вы работаете на армию. Вы – единственное оправдание тому, что все мы находимся здесь, а не прыгаем каждый день с парашютом. А большинство ребят будут рады познакомиться с вами и поговорить. – Он взглянул на электронные часы на стене. – Пиво пьете?

– Еще бы!

– Тогда пошли. Выпьем пива в клубе, а в шесть откроется обжираловка.

– Там и клуб есть? В первый раз слышу.

Вуди встал и пошел впереди.

– Это военная тайна – очень надеюсь, что вы ни словом не проговоритесь о ней гражданским из «Мегалоуб». Насколько я знаю, во всем здешнем заведении, кроме нашего расположения, строгий сухой закон. Но вот это здание в настоящий момент является местом базирования моей десантной команды. А на всех военных базах есть офицерские клубы, а кроме них, отдельные клубы для старшин и солдат. Но наша команда слишком мала, чтобы напиваться по отдельности, поэтому у нас клуб общий.

Он открыл дверь с надписью «Служба безопасности – вход только для военнослужащих» и провел его внутрь. Комната была небольшая, но за те несколько недель, что десантники провели здесь, они ухитрились придать ей некоторый уют. Доска для игры в дротики на стене, несколько флагов, вымпелов и фотографий, плакат, изображающий обнаженную девушку с огромными грудями, столы и стулья. И бар, уставленный бутылками, с краном для пива.

– Как насчет сингапурского пива «Тигр»? – спросил Вуди. – Мы только что открыли свежий бочонок.

– Никогда о нем не слыхал и тем более не пробовал. Наливайте!

Пиво было холодное и необыкновенно вкусное, а в клубе оказалось очень интересно.

– Парни скоро начнут подходить. Они будут рады с вами познакомиться, – сказал Вуди, наливая еще по бокалу. – Я хочу попросить вас только об одном – не говорить с ними о вашей работе. Сами они о том, что делается в лаборатории, заговаривать не станут – есть такой приказ, – и вы тоже не начинайте. Черт возьми, даже я не знаю, чем вы там занимаетесь, и знать не хочу. Нам сказали, что это совершенно секретно, и этого достаточно. А обо всем остальном можете травить сколько угодно.

– Травить? Мой словарный запас растет с каждой минутой!

Один за другим стали появляться солдаты – некоторые лица были ему знакомы, он видел их на посту. Им было явно приятно наконец познакомиться с ним лично и пожать ему руку. Он был их ровесник, в сущности, даже старше многих, и с удовольствием слушал их грубоватую дружескую болтовню и россказни о невероятных сексуальных подвигах, из которых узнал несколько замечательных ругательств – таких он и вообразить себе не мог. И все это время он и виду не подавал, что ему всего четырнадцать лет. Он взрослел на глазах!