Сумрачный лес - Роннефельдт Каролина

Бульрих заставил себя подняться, несмотря на охватившее его отчаяние. И все же сидеть сложа руки он не мог. Если продолжить путь, то останется хотя бы крошечная надежда на то, что он по счастливой случайности выберется отсюда. Одной кукушке известно, где он выйдет из Сумрачного леса – около Двенадцати Дубов или, может, у Звездчатки.

Кто знает, вдруг он ходит по кругу и вскоре окажется у кротовой норы? Холмик, на который он так пристально смотрел днем, теперь казался чем-то удивительным, из другого мира и времени. Бульрих мучительно тосковал по открытым полям и бархатистой синеве вечернего неба над головой, когда над сумрачными садами веет жасминовый ветерок, а в бузине поет черный дрозд…

Внезапный прилив сил побудил его идти вперед. Раздвигая сопротивляющиеся ветки, он все шел и шел, порой вздрагивая от хруста и треска очередной ветки, попавшейся под ногу. То и дело ему казалось, что из-за ствола следующего дерева вот-вот покажется мохнатая рука. Но жуткий лесной хозяин больше не появлялся, и ни один подозрительный след не выдавал ни его, ни чьего-либо другого присутствия. И все же опасения Бульриха, что он не сможет выбраться до темноты, еще больше усилились.

Он пробирался вперед уже довольно долго – иногда полз, иногда брел спотыкаясь, – как вдруг кусты расступились. Ошеломленно замерев, квендель обнаружил, что стоит на краю большой поляны. Он отступил на шаг и, тяжело переводя дух, остановился между стволов. Картограф никак не ожидал встретить среди мрака пустую, не заросшую деревьями землю. Высоко над ним раскинулся долгожданный небосвод, и, сам толком не понимая, чувствует ли он тревогу или спокойствие, Бульрих увидел, как вверху нежно блеснула первая звезда, возвестив о приближении ночи. Стало быть, солнце уже зашло.

Земля впереди немного просела и превратилась в скудный луг. То тут, то там лежали большие валуны. Между ними Бульрих различил мохнатые заросли, но деревья тут не росли. Посередине тянулся длинный ряд разных по величине камней, и Бульрих подумал, не наткнулся ли он на высохшее русло реки. Он нерешительно вышел из лесной тени на открытое пространство и, пройдя несколько шагов, вздохнул с облегчением. Под открытым небом дышалось куда легче.

– Клянусь черными мухоморами, – пробормотал он себе в бороду. – Хоть бы не пришлось возвращаться в тот ужасный лес… Нет, только не туда!

Ему ничего не оставалось, кроме как попытать счастья на дальней стороне просеки в надежде, что уже очень скоро он увидит родные холмы.

Бульрих дошел до камней, разбросанных посреди поляны, и снова замер: перед ним зияла в земле глубокая трещина, кое-где узкая, как борозда, а кое-где расширяющаяся так, что и не перепрыгнешь. По краям, словно выброшенные из глубины, покоились камни, и Бульриху невольно вспомнился кротовый курган.

Между отвесными стенами царил глубокий мрак, еще более затененный тщедушными кустиками, цеплявшимися за них корнями. Из глубины поднимался прохладный ветерок, от которого Бульрих задрожал. Сейчас, в быстро угасающем свете, незачем было доставать бересту, но в любом случае такое заметное место картограф не мог не запомнить.

Вздохнув, Бульрих опустился на ближайший валун. Он страшно устал: колени его дрожали, ноги изнывали от боли сверху донизу. Он нащупал кисет с табаком и сам удивился, что ему захотелось курить. Хотя трубка могла бы и успокоить, кто знает?

Вскоре над квенделем поднялись душистые облака, которые он задумчиво выдувал одно за другим. Пряный аромат рассеялся в прохладном вечернем воздухе. Вдоль расселины на дальней от лесной опушки стороне потянулись вихри. Там, где они спускались вниз, к поднимающимся от земли испарениям примешивались нотки сухих лепестков роз и дикого тимьяна. Завитки мяты и розмарина, проникая через тощие стебли, касались поверхности камней, а некоторые из них, полные невинной нежности, уплывали в бездну и, минуя корневища и голые камни, терялись в глубине.

Сидя на валуне посреди поляны, Бульрих в последний раз затянулся остывающей трубкой. Пора было собраться с оставшимися силами, чтобы навсегда покинуть Сумрачный лес. С трубкой в руке квендель заторопился вдоль трещины. Потом повернул направо, раздумывая, стоит ли переходить на другую сторону в узком месте или нет. По большому счету, это было неважно. Ему вдруг пришло в голову, что Уилфрид фон ден Штайнен знает звезды и умеет определять направление по ночному небу.

Бульрих не мог вспомнить, где взошла вечерняя звезда: на западе, где яркая точка горела над верхушками хвойных деревьев, или это совсем другая звезда? Может быть, вон та, лучистая звезда справа? Точно он не знал, и ему пришлось положиться на удачу, хотя он не был уверен, что она, и так донельзя снисходительная, улыбнется ему еще раз.

Приближаясь к особенно широкому участку расселины, Бульрих вдруг заметил в воздухе перед собой мерцание и тут же остановился. Он протер глаза и снова открыл их. Несомненно, над пропастью что-то сверкало. Воздух там не был прозрачным, словно на том месте рассыпали мельчайшую светлую пудру. Мягко, волнообразно покачиваясь, необъяснимая пелена начала расползаться над трещиной.

Странное это сияние не могли испускать обычные светлячки или другие насекомые, ведь тогда их потребовались бы мириады, чтобы светить столь ярко. Квендель с трепетом спрятался за очередной каменной глыбой.

Воздух продолжал мерцать и переливаться, но сквозь него по-прежнему проглядывали темные очертания леса. Не так ли поднимается с росистых лугов бледный утренний туман, чтобы рассеяться с первыми лучами солнца?

Однако здесь все было по-другому, и Бульрих это понимал, как знал и то, что следует остерегаться всего незнакомого в лесу, который не таит в себе ничего, кроме бед.

Оглянувшись, он увидел, что теперь мерцание хаотично блуждает по всей поляне. Сияющая линия, изломанная то тут, то там, повторяла в воздухе очертания глубокого разлома в земле.

Бульрих не верил своим глазам. Он никогда не видел ничего подобного. Быть может, на самом деле он дома, лежит в теплой постели и ему снится жуткий, но очень увлекательный сон, навеянный слишком большим куском орехового торта на десерт? Происходящее было таким диковинным, что Бульрих почти позабыл о страхе.

Сияющая завеса манила невероятной красотой. Могло ли с ней сравниться прекрасное вечернее светило, уходящее за серую башню? Найдется ли на свете более тонкое плетение, чем паутина этой волшебной дымки?

Неодолимая сила вытолкнула Бульриха из укрытия. Он вышел из-за камня и подошел к краю обрыва так близко, что кончики его пальцев нависли над краем. Крупицы земли осыпались и полетели в пропасть, когда он подался вперед, вытянув перед собой руку.

Он хотел, он должен был прикоснуться к мерцающей дымке. Но чем ближе оказывалась его рука, тем больше съеживался свет неведомого тумана. «Какой упрямый свет, сияет только для себя», – сердито подумал Квендель. Мерцание вдруг показалось ему холодным и голубоватым, а не золотисто-теплым, как совсем недавно.

Наконец, Бульрих дотянулся рукой до завесы. Время остановилось, и мир, каким он его знал, задрожал и затаил дыхание. Ничего вроде бы не изменилось, и в то же время все стало другим, когда маленькая коричневатая рука квенделя прорезала облако света и погрузилась в черноту за завесой. Там было холодно: он будто коснулся гладкой серебряной пластины, или густого ночного воздуха, или ледяной воды, и этот холод скользнул под кожу и пронизал его до самой глубины души.

К чему он тянется, Бульрих сказать не мог, но догадывался, что за призрачной дымкой скрывается отнюдь не Сумрачный лес. Возможно, когда-то давно это нечто поглотило братьев из Звездчатки и Эстигена Трутовика, а теперь сожрет и его самого, картографа из Зеленого Лога, так глупо отправившегося искушать судьбу. Ведь это, безошибочно понял Бульрих, была граница – граница света и тени, что вела к некой тайне, похитрее, чем все чащобы и ловушки, вместе взятые, а сам Сумрачный лес – не что иное, как безмолвный страж этой тайны.