Роберт Вегнер - Истории мееханского пограничья. Том I. Север
Борехед медленно пошел в сторону пещеры. Кеннет заметил, что чем больше росло расстояние между ними, тем больше взгляды окружающих его ахеров становились холоднее. Появилось в них что–то весьма недоброе. Что–то, похожее на изогнутое, зубчатое лезвие, скрежещущее по ребрам. Он двинулся вслед за шаманом.
– Теперь понимаешь, – спросил воин, не поворачиваясь и не замедляя шага. – Они знают о Водяных Узах, но им это дорого обходится. Даже когда я рядом. Не могу послать их в засаду одних, и не могу быть там с ними.
– Ты не ответил на вопрос.
В тот момент, когда лейтенант открывал рот, новый поток воздуха принес со стороны пещеры волну такой ужасной вони, что остановился как вкопанный. Он вдруг вспомнил, что это ему напоминает и побледнел.
– Такой чувствительный нос?
– Нет. Не на запах, а на то, что находится в пещере. Я уже видел подобное.
– Где?
И тогда, стоя у пещеры, о предназначении которой он уже не имел ни малейших сомнений, Кеннет рассказал ахерскому шаману о Коори–Аменесц. И о полном говна погребе, который нашли в деревне.
– Там собрали всех, кто пережил нападение, – увиденное все еще стояло у него перед глазами. – Мужчин, женщин и детей. Три месяца никого не выпускали, разве только на вертел или для забавы, пыток и издевательств. Раз в два–три дня бросали им немного еды и давали воду. Сорок восемь человек, закрытых в погребе размером четыре на шесть шагов. Они знали, что их ждет, не могли не знать. Знавшие грамоту ногтями на стенных балках царапали молитвы, заклинания и проклятия. Большинство впало в апатию, обезумело или наложило на себя руки.
Он смотрел на вход в пещеру, его губы пересохли. Когда он продолжил, слова вырывались из него как клочья плохой пряжи:
– Одна из женщин была беременна. Шадори не убили ее сразу. Наверно хотели попробовать мясо новорожденного. Не знаю, почему ждали естественных родов, вместо того, чтобы вырезать у нее ребенка в последние дни срока. Ждали, пока сама не родит. И не знаю, почему она себя не убила. Может жила надеждой на спасение, кто–нибудь появится и вытащит ее из этого ада. Она прожила дольше всех… Одна. Последняя в роду… Зная, что родит только для того, чтобы…
Он замолчал, до боли сжимая кулаки. В тот день, когда закончили осмотр погреба, он дал себе обещание. Не успокоится до тех пор, пока Шадори не исчезнут с лица земли. Он не мог представить, что эта клятва приведет его на северную сторону ледника и заставит разговаривать с одним из самых опасных ахерских шаманов.
– Родила за неделю до срока, удушила ребенка пуповиной и утопилась в говне. Да, в говне, три месяца сорок человек гадили и мочились под себя. Когда мы добрались до деревни, его в погребе было по колено. Тебя это не удивляет?
– Нет. Убила себя? – Борехед ни выказал ни единой эмоции.
– Да. Наш чародей вычитал ее историю со стен погреба. Она еще три дня их обманывала, чтобы тельце ребенка стало непригодным для еды. Потом зубами перегрызла себе вены и умерла, лежа в том самом говне, в котором утопила дитя. Они ее не съели, может не были настолько голодны.
Шаман подвел его к пещере:
– Смотри, – процедил он.
Из пещеры изливался мутно–коричневый поток. Тянуло от него на милю. По знаку Борехеда двое воинов вошли вовнутрь, и вытянули наружу скулящее существо. Кеннету понадобилось какое–то время, пока он сообразил, что перед ним молодая ахерская женщина, почти ребенок. Нагая, вымазанная экскрементами и еще чем–то, коричневая засохшая корка лопалась, обнажая живое мясо. С головы у нее срезали скальп, и единственным чистым местом на исхудавшем теле была белая кость черепа, окруженного гниющей кожей. У нее не было носа, губ, зубов, а ее глазницы зияли пустыми провалами. Существо отчаянно скулило и припало к ногам ближайшего воина, слюнявя его обувь. Потом задрало голову и завыло. Между почерневшими деснами метался обрубок языка.
Офицер отвел глаза.
– Неприятное зрелище, да? У них было три таких пещеры, но только в одной мы нашли кого–то живого, если это можно так назвать. – Шаман дал знак, и девушку заволокли обратно в пещеру.
Кеннет медленно и глубоко вздохнул:
– Почему не избавите ее от страданий?
Борехед развернулся на пятках, огонь горел в его глазах:
– Ты спрашиваешь, почему я не размозжил ей голову камнем, как мы поступаем с нашими ранеными? Или почему не натаскиваем на нее для забавы одного из наших боевых псов? Воинам бы понравилось. Я знаю большинство ваших рассказов о наших обычаях и развлечениях. Тех, что разжигают в сердцах ненависть и презрение. Ахеры, создания тьмы, Отродья Неугодных. Убить их, уничтожить, очистить от них нашу прекрасную землю. Ахеры. – Он выплюнул это слово, словно оно жгло ему губы. – Помнишь начало вашей Книги Темных Веков? «И пришли с севера Легионы Демонов, Неугодных, Повелителей Боли, Виртов, Гриэллов, Ахеров и прочей нечисти. И настали Века Темные, когда даже солнце скрыло свое лицо, не в силах смотреть на бедность и нищету, что опустилась на людей мира». Да, я знаю это. Научился читать по–вашему, чтобы понять… Узнай своего врага, так вы говорите. Мудро.
Шаман подошел к лейтенанту:
– Если бы ты увидел настоящего ахера собственными глазами, человек, то обмочился бы от страха, а потом орал до тех пор, пока не лопнули бы твои легкие и сердце. Мы Ag’heeri, Народ Гор. Много лет мы жили бок о бок с вами в мире. Торговали, работали и веселились вместе. Были и споры, лилась кровь. Но нам всегда удавалось договориться. Наши поселения были в ста милях южнее Отца Льда. А потом пришла сюда Империя. Мееханцы, со своими законами, религией, суевериями, чувством превосходства и жадностью. Вдруг оказалось, что долины, где мы жили, должны принадлежать людям, ведь там очень плодородные земли. Что горы, которые к нашему несчастью скрывали в своих недрах богатые залежи серебра, золота, меди и железа, прежде всего железа, слишком хорошее место для нашей расы. Поэтому извратили наше самоназвание, которое было похоже на название одного из племен Неугодных. И поняли, что у нас можно отобрать все. Нашу магию, Танцы с Духами. Песни Камня и Воды вдруг стали дикой формой поклонения Тьме, хотя существовали раньше, чем появились Неугодные и начались Войны Богов. Согнали нас сюда, на конец света, между Большим Хребтом, за которым уже нет ничего кроме ледяной пустыни, и стеной вашей ненависти. С одной стороны непроходимые горы – с другой мечи и топоры. А посередине голод и бедность.
Шаман замолчал. Наступила зловещая тишина.
– Оказалось, раз уж мы самый далеко живущий на севере народ, то должны быть ахерами, – он гордо выставил свои клыки, – потомками выводка Тьмы. Еще тридцать лет назад священники Ригвира платили золотом за мумии наших детей и развешивали их в храмах, а губернаторы провинций назначали награду за каждого убитого Ag’heeri. Хотя уже никто не использовал этого названия. Это так просто, правда? Дать кому–то другое имя и отобрать все, включая право на жизнь. А знаешь что хуже всего? Не погромы, не побоища и убийства. Хуже всего то, что и мы понемногу начинаем называть себя ахерами. Наша молодежь называет себя Ag’ahher, забывает… забывает, кто они есть, кем должны быть. В жестокости видят добродетель, жажду крови считают поводом для гордости. Может за это я ненавижу вас больше всего, человек. Вы нас почти истребили, еще одно–два поколения, и не будет уже народа Ag’heeri. Останутся только ахеры.
