Василиса Раса - Детонация
Обернулся подчёркнуто медленно, и я захлопнула глаза.
– Доброе утро, Карри, – сказал тихо.
Затаилась, почти не дыша.
– Понятия не имею, что вас так развеселило и смутило, но краснеете вы бесподобно, спасибо, – сказано было приветливо и тепло.
Как это?
Распахнула глаза и натолкнулась на откровенно смеющийся взгляд. Не знаю, как до того, а вот теперь я покраснела точно.
– Так даже лучше. – Грэм бессовестно улыбнулся и указал на «моё» место за столом. – Кофе? – спросил, будто мы сто лет знакомы и не он хотел меня вчера придушить голыми руками, а я его стукнуть по голове кочергой.
Села, завернувшись в одеяло, как в кокон, и тут же из него выбралась, потому что было невыносимо жарко. Бросила взгляд в окно, там по-прежнему искрилась внезапно раздумавшая убираться зима. Будто морок наложила, схватила окрестности Весны инеем и влажным морозом. Но жаркое уже солнце трудилось усердно, вытапливая и согревая.
В доме печь гудела огнём. Я хмыкнула и выбралась из убежища наружу. Запуталась в чём-то и почти упала. Оказалось, это невероятной длины светлый свитер. А плечистый великан тихо засмеялся.
– Помочь вам с «ночной сорочкой»?
Невозмутимо «разоблачилась» под его внимательным смеющимся взглядом, очень медленно, аккуратно сложила и протянула свитер обратно. И зачем, спрашивается, этому бестактному человеку такие красивые уши? Вот у нашего с Мэрин соседа в детстве были большущие красные локаторы. Так и парень он так себе, а точнее, вредный очень. Хотя с такими-то ушами что ему ещё оставалось? Трижды уже был женат и все три раза неудачно. А этот – высокий, почти даже красивый, если хищный прищур этот убрать и нос маленько подправить. Хотя нет, нос трогать не будем. Хороший такой, породистый нос. И вот как он может быть таким бесчувственным, с такими ушами и таким носом? И прямо с утра! Вчера нарычал. Сегодня осмеял…
Ты смеёшься, Карри. Это совсем плохой признак…
Мрачно вручила свитер владельцу и удалилась.
Когда вернулась к столу, Грэм нашёлся на том же месте. Он рассеянно смотрел в окно и почти улыбался.
Кофе был божественным. И уже только за это я была готова простить ему все издевательства.
* * *Никола Босой, шофёр самого маленького в районе фермерского хозяйства «Ласточкин Дом», в народе широко известный исключительно как Колька Дрэк, мрачно волочился по развезённой дороге, пошатываясь и кругло выражаясь. Иначе перестало получаться полторы бутылки зелёной сивухи назад. От этого Колька был бордов, омерзительно ароматен и в пятнах свежего навоза. Насекомые Кольку опыляли с азартом и хаотичной настойчивостью. Атакуемый, взмахнул в очередной раз руками, выкрикивая гласные и мыча. Неловкий маневр поколебал и без того сбоящий стабилизатор, и Колька мягко, как это умеют только пьяные, завалился на бок. Почуяв под организмом поверхность приветливо горизонтальную, «ласточкин» шофер двинул губами, пытаясь радостно поощрить незнакомое пространство. Но не успел. Механизм отключения всех систем от мозга сработал раньше. Колька заснул.
И берёг этот сон его измученную Элеонорой Аркадьевной душу и утомлённое ею же сердце. Ибо баба она хоть и обширная, и незабываемая, но все жилы из Кольки вытянула и на косу свою русую – будь она неладна эта коса, что разум мужицкий попутала, – намотала.
В этот раз супружница ругалась недолго, зато с порчей имущества, чему сама, несомненно, напугалась. И, главное, на что? Что вместо козочки привёз из городу самый новый аппарат самогонный?! Так любой понимающий в хозяйстве человек сразу сообразил бы, что с аппарата пользы и прибыли куда больше выйдет, чем с козы!
Коз-то в «Ласточке» десяток, а самогонного – ни одного! В Селянку, что в пяти километрах пешего ходу, обращаться приходилось. А тут – чистая польза! И неизменный спрос. Баба! Одно слово! Колька матерился до хрипоты, пока Элеонора, папу её, Аркадьевна не запустила лавочкой в окно и не рявкнула, что «/…/ она будет что-то убирать и готовить, пока эта /…/ сволочь козу не добудет!». И очень любопытным Кольке тогда показалось, что аппарат, который он ласково прижимал к груди, отобрать супруга и не пыталась, и вообще шумела исключительно из-за отсутствия появления в доме новой скотины.
Обидным было другое: лавочка была собственноручного Дрэканова производства. Как и окно, стекло в котором Колька сменил всего месяц назад после бурного, но не очень продолжительного скандала.
Однако вывод «ласточкин» шофер сделал. Баба сердита сильно. А значит, коза действительно этой разъярённой домовихе нужна. Плюнул супруге под ноги, погладил аппаратик нежно и понёс прятать бесценное приобретение в рабочий трактор. Ну, а уж дальше – в Селянку, лечить причинённый половиною стресс.
«Ласточка» выживала. Трудно выживала. Конкурировать с дешёвым импортом было не просто тяжело, почти неосуществимо. Все десять совладельцев её, включая Кольку, пахали от зари и до упаду, и приносило это ровно столько, чтобы хватило на платежи, закупки семян, кормов и горюче-смазочных. Иногда Никола думал, а стоила эта шкурка выделки? Быть может, просто вести свой огород, пасти свою скотину и не быть никому ничем должным? А жить на продажу излишков. Хотя… будут ли они, эти излишки? А тут вроде и сбыт налажен уже. Грабительский, конечно, потому что агенты скупают у таких мелких, как «Ласточка», хозяйств всё за копейки, а в большие сети им и вовсе не пробиться. Только и остаётся – продаваться посредникам за бесценок.
Но тогда у него оставалось бы время на лес и охоту с рыбалкой. И не было бы денег на любимую Элеонору Аркадьевну, наряжать и радовать которую, вопреки всеобщей убежденности, ему нравилось и даже хотелось. Поэтому «Ласточка» оставалась его единственной и незыблемой жизненной программой и целью. К тому же это было то самое место, куда его приняли «на поруки» по возвращении из северных поселений после инцидента, о котором Колька предпочитал умалчивать. Впрочем, все знали и так.
И о том, что все обвинения были несправедливы. Как и о том, почему в Колькиной машине оказались оба те мешка зерна, которые были обещаны «Ласточке» в количестве десяти за оперативную помощь в посевной, потому что соседнее хозяйство с запившим трактористом фатально не укладывалось в сроки. А заплатили только восемь, и для «Ласточки» это в тот момент было катастрофой. И почему управляющий из «Сияния пахаря», который те самые два мешка зажал, оказался с душевно расквашенным лицом и привязанным к столбу посреди свежезасеянного поля в качестве пугала, знали и следователи, и обвинение. Но прокурор района приходился помятому пострадавшему троюродным дядей снохи. И поэтому Колька Дрэк два года «отдыхал» от Элеоноры Аркадьевны на дальнем севере. Что сильно испортило её характер.
