Вадим Панов - Последний адмирал Заграты
— Почему так долго? — Помпилио сменил часы и взялся за кружку.
— Плохие новости, мессер: мы потеряли Форцу. — Валентин потупился. — Мне очень жаль.
— Ядреная пришпа! — Помпилио с шумом втянул в себя обжигающий кофе. — Не уследили?
— Именно так, мессер, — подтвердил Валентин. — Форца поймал «старого друга» и шагнул за борт. Хасина пытался его остановить, но едва не погиб, его спас Бабарский.
— А переход показался простым, — хмуро протянул Дорофеев.
Капитан был ямаудой, ему все переходы казались простыми, и он ориентировался по тем, кого видел на мостике. И Помпилио, и рулевой перенесли путь на Заграту легко, Базза решил, что остальные тоже справились, и тут…
— Форцу жаль. — Помпилио сделал еще один глоток кофе. — Теодор, нам нужен новый алхимик.
— Да, мессер.
— Точнее — новый член экипажа, — уточнил Помпилио. — С этой задачей справиться труднее.
— Я постараюсь, мессер.
— Не сомневаюсь. — Помпилио вернул кружку на поднос и поднялся на ноги. — Теодор, мы отправляемся в Альбург.
И потопал к выходу.
Шестьсот лет минуло с короткой, но страшной Эпохи Белого Мора, которая едва не положила конец человечеству. Шесть веков, вместившие в себя два периода распада, создание и гибель великой империи и триста лет Этой Эпохи. Шестьсот лет. Но, несмотря на все катаклизмы, вытравить память о беспощадной болезни эти шесть веков не смогли. А потому с тех самых пор, как люди вновь научились путешествовать между мирами, созданное для борьбы с Белым Мором Благочестивое Братство Доброй Дочери обрело вторую жизнь. Не просто возродилось, а стало главной стеной, которой защищало себя человечество. И кордон братьев цепари преодолевали до того, как встречались с пограничной стражей.
— Откуда идете?
— С Анданы, — вежливо ответил Базза, протягивая пачку бумаг. — Здесь подтверждающие документы.
Принимающего медикуса Дорофеев знал — познакомились во время прошлого визита «Амуша» на Заграту, когда случайно оказались в одной компании и весело провели время в лучшем ресторане Альбурга. Однако сейчас брат находился при исполнении обязанностей и вольностей не позволял.
— Сколько человек на борту?
— Двадцать.
— Здесь сказано двадцать один.
— Мы потеряли алхимика.
— Сожалею.
Медикус сделал пометку, вежливо поклонился подошедшему Помпилио и медленно прошелся вдоль выстроившихся в коридоре «Амуша» цепарей. Братьев Доброй Дочери готовили в лучших университетах Герметикона и готовили на совесть, большинство опасных болезней они распознавали по внешним признакам: по глазам, запаху, дыханию, цвету кожи и ногтей, едва заметной дрожи или выступившему поту. Симптомы, даже самые ранние, братья не пропускали, и от их слова зависело, позволят ли гостям посетить мир.
— Карантин не требуется.
Медикус отвесил поклон капитану, чуть более глубокий — Помпилио, после чего развернулся и вышел на верхнюю площадку мачты. Цепари дружно выдохнули. Даже зная, что чист, осмотра ждешь с опаской — медикусы внимательны и прозорливы, легко увидят то, чего ты сам о себе еще не знаешь. К тому же братья могли не только отправить цеппель в карантин или объявить зачумленным, но и требовать у местных властей уничтожения любого, показавшегося им подозрительным корабля. И ни один правитель не имел права им отказать.
— Вахтенным занять свои места! — громко объявил капитан. — Остальные свободны.
Получившие увольнение цепари дружно загалдели, но к вожделенной мачте не рванули — первыми пойдут старшие офицеры.
— Ненавижу бюрократию, — проворчал Помпилио, начиная спускаться по лестнице.
— Я тоже, мессер, — поддакнул Базза. — Поэтому мне так нравится путешествовать по неосвоенным мирам.
— А в них я ненавижу неосвоенность.
— В жизни нет совершенства, мессер.
— Есть, когда все делаешь так, как хочется.
— Постараюсь запомнить.
— Не забивайте себе голову, Базза. — Помпилио посмотрел вниз, меж лестничных пролетов, оценил расстояние до земли, недовольно фыркнул и продолжил путь. К столь нелюбимым им бюрократам из пограничной стражи, внешний вид и манера поведения которых не зависели ни от богатства мира, ни от его размеров.
Во всех сферопортах Герметикона гостей почему-то встречали почти одинаковые внешне клерки в почти одинаковых серых мундирах. Все они отличались маленьким ростом, гипертрофированной въедливостью и нелюбовью к профессиональным цепарям.
— Откуда идете?
— С Анданы, — буркнул Дорофеев, который не считал нужным скрывать от пограничных чиновников свою неприязнь.
— С Анданы… — повторил клерк, издевательски медленно выводя в журнале короткое предложение. — С Анданы…
Затем он почти две минуты изучал судовые документы, после чего вновь взялся за перо.
— Какой груз?
— Никакого.
Чиновник удивленно посмотрел на Дорофеева.
— Никакого?
— В документах, которые вы разглядывали, сказано, что «Пытливый амуш» — ИР, а не торговое судно. На борту нет коммерческого груза.
— Нет коммерческого груза…
Перо неспешно поскрипывало, на лице Дорофеева ходили желваки, но он сдерживался. Помпилио сохранял бесстрастность, а выстроившиеся за его спиной цепари с трудом прятали ухмылки: они знали, чем всё закончится.
— Цель прибытия на Заграту?
— Я сопровождаю в путешествии мессера Помпилио Чезаре Фаху Марию Кристиана дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно, — отчеканил Базза максимально полное имя владельца «Амуша». — И не забудьте добавить: с Линги.
— Так и записать? — растерялся чиновник.
Этот вопрос неизменно звучал во всех мирах, куда заносило «Амуш». И выражение чиновничьего лица при этом было стандартно обалдевшим.
— И не советую ошибиться хоть в букве, — холодно предупредил Дорофеев. — Вы ведь знаете адигенов: они ошибок не прощают, могут счесть личным оскорблением.
Пограничник заскрипел пером, проклиная про себя заковыристые дворянские имена, нахмурившись, поставил в паспорте капитана отметку и процедил:
— Добро пожаловать на Заграту.
— Благодарю.
Вынырнувший из-за спины Помпилио Валентин аккуратно положил перед чиновником два паспорта и сообщил:
— Мессер Помпилио Чезаре Фаха Мария Кристиан дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно.
— Это вы? — осведомился клерк, подозрительно разглядывая Теодора.
— Это мой хозяин, — ответил тот, почтительно указав на Помпилио.
— Он может представиться сам?
— Нет.
— Он немой?
— Он не хочет.
Помпилио проявил первые признаки нетерпения — поджал губы. Высокомерно равнодушное выражение на его лице стало медленно превращаться в высокомерно раздраженное.
