Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств
А потом он наконец отстранился. Я ошеломлённо таращилась на него, но он по-прежнему не размыкал крепко зажмуренных глаз. Издав долгий, нутряной, полный неземного довольства вздох, он вновь подкатился под бок, собственнически хватаясь за мою руку и прижимая к себе, напрашиваясь на объятие.
— Что?.. что это было? — хрипло поинтересовалась я, отчасти приходя в себя.
— Я, — сказал он просто. Разумеется, кто же иначе. Как же иначе.
— И какова же я на вкус?
Ещё раз вздохнув, Сиех привалился к моему плечу, обвивая руки вкруг талии.
— Мягкая, ласковая, нежная туманная мгла, колючая на ощупь, полная острых сколов и невидимого, сокровенного разноцветья.
Не в силах сдержаться, я глупо захихикала. Голова слегка кружилась, невесть откуда охваченная бездумным легкомыслием, словно я перебрала реладовых ликёров.
— Это не ответ! Я о вкусе!
— Да нет, как раз он. Ты же пробовала Нахью, да? Он словно затяжное падение на дно бездонной вселенной.
Я осеклась, ибо то была истинная правда. Мы засиделись так подольше — безмолвно, бездумно, — ну, по крайней мере, я-то точно. Чистейшее блаженство, скажу вам, после последних двух недель, с их неустанной подспудной тревогой и всечасных хитросплетений интриг. Быть может, оттого и мерещась мне, когда я перебираю эти мгновения в памяти снова, частицей совсем иного мироздания.
— Что случится со мной? — поинтересовалась. — После… всего.
Он был ребёнком. Он был искусным и умным ребёнком. Он сразу и без лишних слов понял, что я имею в виду.
— Ты будешь… плыть по течению какое-то время, — сказал он очень тихо. — Так происходит со всеми душами, когда они впервые освобождаются от плоти. В конечном счёте, их как магнитом тянет и влечёт туда, в те места, которые как бы вступают в резонанс с неизменными гранями их сущности. Сопряжённые с ними пространства, где душам, лишённым плоти, нечего боле бояться. В отличие от этого, смертного царства.
— Небесные выси и хляби преисподней.
Он едва заметно повёл плечами, так что никто из нас не почувствовал даже лёгкого толчка.
— Так именуют их смертные.
— А разве это не так?
— Понятия не имею. А какая, собственно, разница? — Я нахмурилась, и он опять испустил вздох. — Я не смертный, Йин; мне нет дела до посмертных путей вашего человеческого рода. Это просто… пространства, где более неживые могут существовать… в покое. Их немало, ибо Энэфа, зная весь ваш род, понуждала разнообразие. — Ещё один вздох. — Мы думаем, оттого-то её душа и не растворилась, пустившись в слепой дрейф. Ибо все те пространства, лучше всего откликающиеся на её зов, и ею же сотворённые, исчезли с её смертью.
Меня застрясло; а со мной, казалось, дрожь эта сотрясала и кого-то ещё, прячущегося в глубинах моего «я».
— Найдём… найдут ли обе наши души, она и я, место для успокения? Ил ей заново плыть и плыть, без конца и без цели?
— Не знаю. — Тихий, еле слышный ответ — почти бесцветным голосом. Кто-другой, а не я, с лёгкостью бы проглядел эти болезненные нотки.
Я мягко и осторожно растёрла его спину.
— Если смогу… — начала. — Если мне достанет власти и умения… Я заберу её с собой.
— Возможно, она и не захочет уходить. То, что осталось, — творение её братьев. Вряд ли они придутся ей по нутру. Или она — им.
— Что ж, тогда лучший выход для неё — остаться во мне… мною. Я, конечно, не царство небесное, но мы довольно долго мирились друг с другом, запертые в одном теле. Даже переговаривались… в своёи роде. Я обо всех этих видениях и снах, если что. Пусть длятся, так и быть. Они в самом деле более или менее… отвлекают.
Вскинув голову, Сиех уставился на меня во все глаза. Я нацепила маску невозмутимости, силясь не рассмеяться как можно дольше. Впрочем, надолго меня не хватило. Разумеется, ему со своими вытаращенными глазами удалось продержаться не в пример дольше. Впрочем, что я удивляюсь? Как никак, у него были пара-тройка с лихвой столетий практики.
Тесно обнимая друг друга, мы смеялись до упаду, валяясь вповалку на полу, Сиех и я; так он и отгремел, подойдя к концу, последний день моей жизни.
* * *Я вернулась в свои комнаты в одиночестве, где-то за час до наступления сумерек. Войдя внутрь, обнаружила, что большое кресло по-прежнему было занято устроившимся там Нахьей (словно он так и просидел там целый день, недвижимый; хотя поднос, брошеный на прикроватную тумбочку, опустел). Он приподнялся, стоило мне переступить порог; подозреваю, что смутившись, захваченный мною врасплох, или, по меньшей мере, не выйдя ещё из своих мечтательных грёз.
— Ступайте куда вздумаете, до конца дня, — сказала ему. — Я намереваюсь недолго побыть одной.
Без малейшего спора, он мигом очутился на ногах. На кровати лежало платье — длинное, церемонное облачение, превосходного кроя, за вычетом расцветки. Грязновато-серой. А рядом — туфли и прочие дамские безделушки в тон ткани.
— Это приволокли слуги, — сказал Ньяхдох. — Чтобы вы красовались в них сегодня вечером.
— Моя благодарность — им и вам.
Не глядя, он прошёл мимо к выходу. До меня донеслось, как замерли на пороге шаги. Застыл он там или нет? Может, разворачиваясь назад. Может, приоткрыв рот и готовясь заговорить. Нет, одно только безмолвное молчание. А мгновением позже — двойной щелчок дверью.
Искупавшись, я напялила на себя заготовленное платье и уселась напротив окон. Оставалось лишь ждать. Ждать.
26. Бал
Передо мной… подо мной вились мои земли.
Сторожевые башни, бороздящие горный перевал — и кишащие врагами. Даррийские отряды — полегшие там, изничтоженные до последней живой души. Боровшиеся до последнего, что есть мочи, храбро и отважно. Тяжко. Хоть узкая расщелина прохода и легла им на руку; но, на конец, защитников было ничтожно мало, врагов же — тьмы и тьмы. И Дарре продержались, настолько, что успели возгореться пожары сигнальных огней, осветив небо и подав голос: Враг на подходе.
Второй линией обороны простёрлись непроглядные заросли лесов. Великое множество атак захлебнулось здесь: умерщвлённые змеиной отравой, подкошенные хворобой, загнанные удушливым захватом цепких лиан, плетьям коих не было скончания. Народ мой никогда не брезговал бить исподтишка, хитрить и пользовать каждый случай, дабы нанести урон. Не гнушаясь рассеять по чащобе наших мудрейших, лесных ворожей, коим ведомо было, как искусно бить из засады и тотчас скрываться, и отходить обратно в джунгли, точно крадущиеся пантеры.
Но времена менялись, и на сей раз враг явился не один, а с оружием. Особенным оружием. Скриптором. Неслыханное, невиданное всем Крайним Севером зрелище; ибо магия амнов — презренная и малодушная уловка по нашим варварским меркам. Для тех же, кто вздумает отважиться на подобную трусость, заполучить наёмников из числа скрипторов, хоронящихся под рукой Амн, — чересчур роскошное удовольствие. Но, разумеется, не для самих Арамери.
